Полузабытая песня любви

Зак в замешательстве смотрел, как Димити двигается по кухне, якобы готовясь налить ему чай. Ее движения были дергаными и нерешительными, глаза блуждали, словно в поисках чего-то. Внимание порхало, как муха-подёнка [96], не задерживаясь ни на чем надолго. Старушка переставляла чашки с одного места на другое, выливала воду из чайника в раковину прежде, чем тот успевал закипеть, и заново его наполняла. В тот момент, когда Зак рассказывал ей про драку в пабе, она с криком обернулась и поднесла руку ко рту. На секунду ему показалось, что Димити потрясена жестокостью описанной им сцены, но потом он увидел, что она смотрит мимо него, в кухонное окно. Он проследил направление ее взгляда, но там ничего не было. Просто зеленый склон холма, спускающийся вниз, к морю.

– Что вы увидели, Димити? В чем дело? – спросил он. Старушка поспешно подняла на него глаза, покачала головой, и Зак заметил, что ее дыхание стало частым и поверхностным. Он встал, взял ее за руки и подвел к креслу. – Вот, садитесь, пожалуйста. Вас что-то расстроило?

– Они не хотят оставить меня в покое! – вскричала Димити, садясь в одно из шатких кухонных кресел.

– Кто не хочет?

– Все они… – Она провела рукой перед глазами и глубоко вздохнула. – Призраки. Всего-навсего призраки. Просто у такой старухи, как я, разыгралось воображение.

Она подняла глаза и попыталась выдавить из себя улыбку.

– Вы… видите их, да? – спросил Зак осторожно.

– Я… не знаю. Мне кажется… иногда… что вижу. Они хотят получить от меня ответы. Так же как вы. – Она посмотрела на него долгим взглядом, полным скорби, и Зак понял, какое глубокое страдание живет в ней.

– Хорошо… Я больше не стану вас спрашивать. Во всяком случае, до тех пор, пока вы сами не захотите мне о чем-то рассказать, – пообещал он.

Димити покачала головой, и слезы закапали на колени.

– Я видела их вместе. Я вам не сказала… но, возможно, вы имеете право знать.

– Кого вы видели, Димити?

– Моего Чарльза и вашу… бабушку. Я видела, как они целовались.

В ее голосе прозвучало отчаяние, и Зака посетило странное ощущение, будто что-то встало на свое место. Или, напротив, не на свое.

– Значит, вы думаете, он мог оказаться…

– Я не знаю! – резко выкрикнула Димити. – Не знаю! Но я видела их вместе и никогда никому об этом не говорила. Я скрыла это от Чарльза. И от Селесты.

– Господи… – произнес Зак и откинулся на спинку кресла, приходя в себя после сказанного. Почему-то в глубине души он всегда считал, что роман его бабки с Обри являлся всего лишь выдумкой. Он охотно поверил Димити раньше, когда она отрицала какую-либо связь между ними. Теперь, как оказалось, он не был готов услышать, что она действительно существовала. – Так, значит, он… предал вас? – проговорил он тихо. Димити разрыдалась, и Зак взял ее руки в свои. – Простите меня, Димити. Я действительно очень сожалею.

Какое-то время Димити позволяла себя утешать, но затем яростно сжала его руки.

– Зачем вы здесь? Вы один из них? Вы тоже мне привиделись? – спросила она.

– Нет, Димити, – беспокойно произнес Зак. – Я вам не привиделся. Я существую на самом деле.

– Что вам нужно? – спросила она снова.

– Я пришел… Пожалуй, я пришел попрощаться. – Зак сам не ожидал, что это скажет. Он тяжело вздохнул и пристально посмотрел Димити в глаза. – Не хотите ли вы рассказать еще о чем-нибудь? Или… о ком-нибудь? О Деннисе, например, или о том, почему Чарльз пошел на войну? О том, что случилось с Делфиной и Селестой?

Наступило долгое молчание. Никто не отваживался прервать его. Было так тихо, что Зак слышал тиканье своих часов. Он также слышал тяжелое дыхание Димити и шум волн, разбивающихся о берег. Ему показалось, что до него доносятся назойливые дуновения ветра, ворвавшегося в затхлую кухоньку. Горячего, сухого ветра, насыщенного незнакомыми запахами. А еще ему почудились хлопки рук и детские голоса, поющие немудреную песенку. Он уловил скрип карандаша, касающегося бумаги, и чей-то смешок. Тихий и серьезный, искренний и пленяющий. Затем он моргнул, и все это исчезло.

– Нет, – сказала Димити. – Нет. Мне вам больше нечего рассказать, – произнесла она отрешенно.

– Я хочу попросить вас еще об одной вещи.

– О какой?

– Можно я вас нарисую?