Полузабытая песня любви

– Я вовсе не собираюсь огорчать ее, и, конечно, ее воспоминания принадлежат только ей. Но если ей доставит радость поделиться ими со мной, то я не понимаю, что в этом плохого. И Обри вовсе не частное лицо, а принадлежит всем. Он один из наших величайших художников. Его работы находятся в самых больших галереях по всей стране… Люди имеют право знать…

– Нет, не имеют. Они не имеют права знать ничего. Мне очень не нравится ваша затея, – пробормотала Ханна.

– Почему это так вас заботит? Ну хорошо. Обещаю сказать ей, что работаю над книгой о нем. И если она все равно захочет со мной разговаривать, то вас это не станет расстраивать. Договорились? – спросил он.

Ханна, похоже, обдумывала его слова. Она захлопнула гроссбух, так и не сделав в нем никакой записи. За спиной Зака появился Илир с пластиковым ведром, полным яиц. Он положил в коробку пять лежавших на столе и добавил одно из ведра.

– Еще теплое, – сказал он, бережно перекладывая его.

– Спасибо, – поблагодарил Зак.

– Один фунт семьдесят пять пенсов, – назвал цену Илир.

Зак взглянул на него с удивлением, и Ханна вскипела.

– Никаких кормовых добавок, и получены от несушек, которые живут на свободе. Сертификата нет, но это просто из-за проклятой бумажной волокиты… Я над этим работаю. Но никаких добавок, – заявила она.

– Я уверен, они вкусные, – успокоил ее Зак, размышляя над тем, чту ему с ними делать. «Отдам Питу, – решил он. – Пусть использует их на кухне паба». – Картины с овцами мне понравились, – проговорил он, уже повернувшись к выходу. – Местный художник?

– Очень местный. Хотите приобрести? – лаконично спросила она.

– Ваших рук дело? Они действительно хороши. Может, в следующий раз. – Зак виновато пожал плечами и пожалел, что у него нет шестидесяти фунтов для такой покупки. – Я тоже художник. Писал и рисовал. До некоторой поры. А теперь у меня галерея в Бате. Правда, она сейчас закрыта. Потому что я… здесь. – Он обернулся и посмотрел на хозяев. Илир стоял рядом с Ханной и выкладывал одно за другим принесенные яйца в лоток. Ханна глядела на Зака с характерным для нее выразительным молчанием. – Ну, мне, пожалуй, нужно идти, – сказал Зак. – Вижу, у вас дела. Всего доброго. До свидания. Спасибо за яйца. Еще раз до свидания.

Когда он уходил, лицо Ханны озарила улыбка, мимолетная, как лучик солнца.

Во вторник Зак приехал в мясной магазин с утра, еще до того, как тот открылся. Он купил совершенно свежее сердце и направился прямиком в коттедж «Дозор». Он подумал о том, что Димити может еще находиться в постели, когда забарабанил в дверь и уже ничего нельзя было изменить. Зак протянул ей сердце сразу, как только она отворила.

– Продавец заверил меня, что теленок забит накануне во второй половине дня. Парень сказал, что свежей сердце могло оказаться только в одном случае: если я сам пошел бы на скотобойню и поймал сердце, выпрыгнувшее прямо мне в руки, – проговорил он с улыбкой.

Димити взяла пакет, подержала в руке и развернула. Зак с легким содроганием заметил, что при этом она перепачкала кровью митенки, а из одного из сосудов, торчащих из сердца, свисает темный сгусток. Он ощутил тошнотворный запах крови и постарался не вдыхать слишком глубоко. Димити проверила сердце таким же способом, как в первый раз, а затем посмотрела на Зака, и ее лицо просияло довольной улыбкой. Она резко повернулась и скрылась в доме, оставив дверь открытой.

Зак заглянул в коридор:

– Мисс Хэтчер?

– Булавки? – донесся ее голос из кухни.

Зак вошел и закрыл за собой дверь.

– Вот они, – произнес он, протягивая их ей.

Она села за небольшой столик и приняла от Зака коробку с булавками, не проронив ни слова. Казалось, старая женщина полностью сосредоточилась на сердце и на том, что собиралась с ним сделать. Зак тихо опустился в кресло напротив нее и смотрел как завороженный. Одним ловким движением Димити взрезала сердце с одной стороны небольшим кухонным ножом, лезвие которого показалось Заку зловеще острым. Она вытерла пальцами сгустки крови и открыла коробку с булавками, оставив на ней отпечатки ржавого цвета. Под ее ногтями появились темно-красные полоски. Негромко напевая, Димити проткнула изнутри стенку сердца булавкой, головка которой оказалась на одном уровне с мышцей. Зак смотрел как загипнотизированный и не осмеливался задавать вопросы. Иногда он улавливал обрывки песни и мог понять, о чем в ней поется, но в основном это было монотонное и протяжное бормотание. Зак наклонился ближе, пытаясь лучше расслышать слова.

– Благослови этот дом и сохрани его в целости… благослови этот дом… сохрани солому, сохрани камень…