Полведра студёной крови[СИ]

Глубокий, чуть ни по колено снег оставлял мало возможностей для манёвра. Тут главное — не подпустить Ткача близко. Перевод боя в партер мне ничего хорошего не сулил. Всё-таки разница в весе ощутимая, и, если этот бузотёр меня повалит, придётся забыть про честные методы, или от меня и правда останется большое красное пятно.

В детстве, когда мир ещё был иным, и пускать в ход нож при выяснении отношений считалось зазорным, я дрался часто. На вид был щуплым, но жилистым. Худоба многих вводила в заблуждение. Более высокие и упитанные пацаны норовили подойти вплотную, едва ни упираясь грудью в мой нос, чтобы сверху вниз смерить взглядом дерзкого шкета. Обычно, моя макушка была последним, что они видели, перед тем, как полюбоваться небом. Короткий правый в подбородок, и детина падал навзничь. Правда, бывало и наоборот. Драться меня учил Валет. Он говорил: "Если надумал бить, бей так, чтобы убить. Сомнения в драке — последнее дело". Хотя сам он кулаки в ход пускал редко — только когда под рукой не было ничего, чем можно отоварить. Однажды я видел, как мой благодетель отхуярил собутыльника геранью в горшке.

Ткач шёл вперёд, казалось, без малейших опасений. Самоуверенный поганец. Стоит его осадить.

Я выждал, пока тяжело ступающий по глубокому снегу драчун приблизится на расстояние удара и, пользуясь преимуществом в длине рук, пробил первым. Ткач пошатнулся, схлопотав двойку в рыло, и рванул вперёд. Мне стоило немалых трудов вовремя отскочить в сторону. Алексей-давайпочестному-Ткачёв, схватив вместо моих ног воздух, споткнулся и нырнул мордой в снег.

— Может, хватит уже? — осведомился я, благородно позволяя сопернику с честью выйти из поединка.

— Я тебе зубы в глотку затолкаю, — отверг он моё щедрое предложение, поднимаясь.

— И что дальше?

— Дальше? Пойду назад.

— К чему, Алексей? К бутылке?

— А хоть бы и так.

Он заревел и, по-медвежьи ринувшись вперёд, нанёс размашистый крюк правой.

Кулак лишь чиркнул мне по скуле, но поспешное отступление вынудило меня завалиться на спину.

Ткач, ни секунды не раздумывая, прыгнул. И откатился, схлопотав каблуком в нос.

Однако это его не остановило. Он ухватил меня за штаны и потянул на себя. Через мгновение я уже лежал под его стокилограммовой тушей и закрывал голову локтями от падающих сверху ударов.

Но бить лежачего в толстой зимней одежде — дело неблагодарное. Очень скоро Ткачу надоело месить мои рукава, и он решил попытать счастья, закормив меня снегом.

Сукин сын. Я сожрал, наверное, с полкило этой дряни, лишь бы не задохнуться, прежде чем сумел нащупать большим пальцем левый глаз Ткача.

Гадёныш заорал и откатился в сторону.

— Тварь!

— Уймись!

Но не тут-то было. Воспылавший жаждой отмщения Ткач рванул в атаку, снова получил в едальник, но сумел, тем не менее, схватить меня за ворот обеими руками и неожиданно резко сунул мне в морду лбом.

Вспышка боли сменилась накатившей чернотой, сквозь которую я почувствовал, как что-то тяжёлое врезается мне в скулу, и упал на колено. Должно быть, это меня спасло. Следующий крюк просвистел над моей головой, и я ударил не глядя. Как оказалось — очень удачно.

Ткач завыл и, сложившись пополам, бухнулся набок.

— Су-у-ука!

Я чуть отполз и тоже растянулся на снегу, переводя дыхание, пока мой визави страдал от своего ущемлённого достоинства.

— Подлая тварь, — продолжал скулить Ткач, корчась.

— Это случайность, Алексей, — успокоил я его. — Если бы я бил зряче, ты уже ссал бы кровью. Ну, на сегодня закончили?

В ответ Ткач промычал что-то неразборчивое, уткнувшись мордой в снег.

— Вот и славно. У нас ещё полно дел.

Глава 17

Вещи. Насколько сильно мы зависим от них? Если лишиться в одночасье значительной части барахла, ответ станет очевиден. Эволюция не просто поставила обезьяну на две ноги, она дала её в руки палку, что гораздо важнее. Обезьяна раскроила палкой несколько черепов. Это пришлось ей по вкусу. А что если привязать к палке вон тот острый камень? Охуенно! Теперь можно раскалывать черепа побольше и сдирать с их обладателей шкуры. В шкуре тепло. С камнем на палке не страшно. К чёрту животное существование! Пора выйти из пещеры и поставить этот убогий мирок раком!

О да, упакованные под завязку обезьяны отымели всю планету. Как только они осознали окружающий мир не просто средой обитания, но строительным материалом, эволюция стала им не нужна. Обезьяна окончательно распрямила спину и назвала себя человеком — венцом творения. Собственного творения.

Но что случится, если лишить человека основных завоеваний, тех, что ставят его несоизмеримо выше любого существа на планете — вещей? Он окажется беззащитен. Беспомощен. Жалок. С вершины пищевой пирамиды голый и замёрзший человек скатится прямиком к её подножию, где даже обезьяна, по привычке опирающаяся на все четыре лапы, сможет употребить его, как заблагорассудится.

Выводы? Человек — не высшее существо. Человек — вещи вокруг деградировавшего организма, который знает, как ими пользоваться. Уберите вещи, и получите…