Полведра студёной крови[СИ]

Началось все с того, что менквы вдруг и сразу будто растворились в клубящейся снежной взвеси. Вот только что были, и нет их. Однако ни радости, ни успокоения это не принесло. Наоборот, как и в том недавнем сне меня охватил легкий мандраж, постепенно переходящий в панику. Поджилки затряслись и вошли в резонанс с вибрирующим от знакомого звука воздухом. Ткач вцепился зубами в воротник своей кацавейки, а барышни захрипели и попытались зарыться в сугроб под волокуши. Урнэ это худо-бедно удалось, а ее товарка вдруг отскочила в сторону и на четвереньках быстро-быстро почесала как раз в сторону, откуда нарастал рокот. А там над качающимися верхушками елей-великанов восходило Оно, словно черное глянцевое солнце, поглощающее белизну тайги.

Никогда бы не подумал, что тьма может слепить глаза. Сквозь прищур грозившее вот-вот взорваться глазное яблоко все-таки зафиксировало нечто огромное с треугольной головой-наростом, плавно переходящей в плечи. Иссиня черная кожа, казалось, сейчас лопнет от мощи, распирающей эту тварь изнутри. Циклопические размеры завораживали даже на таком большом расстоянии, а пронзительные желтые глаза стремительно сокращали его, давая почувствовать себя той самой трепыхающейся в паутине мухой из давешнего сна.

Ездовая уже почти скрылась в белом мареве, когда я опомнился и, ткнув своего напарника стволом дробовика в ребра, рванул вглубь леса. Ткач не заставил себя упрашивать и зашуршал лыжами вслед за мной. Урнэ заметно отстала. Оглянувшись в очередной раз, я едва не упал, увидев, как сноп алых брызг из разорванной на куски безымянной ездовой окропил заснеженные еловые лапы. Рокот, между тем, постепенно ослабевал, тогда как страх наоборот — все больше сковывал движения.

Больше не оборачиваться! Черт с ней, с Урнэ, черт с этим Ткачем! Тем более со шмотом, оставшимся на волокушах. Сейчас главное оторваться от этого непонятного и смертоносного.

Поднявшийся буран подталкивал в спину, словно живой, и, как всё живое, стремящийся быстрее убраться вон из этих мест. Белая пелена создавала иллюзию защищенности, завывания ветра поглощали непонятные звуки, монотонный ритм лыжного хода успокаивал. Страх отпустил. Отпустила нас, похоже, и тварь. Ткач бежал за мной, не отставая, хорошо держа темп, а вот Урнэ нигде было не видно. Эта ездовая хоть и была самой выносливой и двигалась быстрее остальных, пешком угнаться за лыжниками все равно не смогла.

Да и мои силы подходили к концу. Укрывшись от ветра на дне балки в небольшой пихтовой роще, мы с Ткачом расположились так, чтобы видеть друг друга и одновременно держать каждый свой сектор. Жизнь научила, что следующая порция неприятностей прилетает как раз тогда, когда расслабляешься, посчитав, что все уже кончено и на сегодня ничего с тобой произойти уже не может.

Привалившись спиной к стволу и отдышавшись, я сорвал варежки и принялся растирать коченеющие пальцы. Вместе с вечером на эту неприветливую к таким как мы бродягам землю наступает не только темнота, но и лютый мороз. Пора уже было подумать о ночлеге, пусть он и имел неплохие шансы стать последним. Перспектива околеть в сугробе меня никогда не прельщала, а значит нужно идти. Тем более что вон на пригорке маячит башка ни кого иного, как Урнэ, и эта зараза идет себе вразвалочку, будто её только что выгнали пинками из палатки после долгого сна. Двужильные они эти манси что ли?

— Ты видел? Я ему в лоб целый рожок засадил, и хоть бы хны! — вывел меня из состояния задумчивости голос Ткача.

— О чем ты, Алексей?

— Как "о чём"?

— Не могу припомнить ни одного выстрела в сторону этого громилы.

— Какого нахер громилы? Бредишь? Он же ростом чуть выше тебя.

— Постой, постой. Эта тварь… её треугольная башка была выше самой высокой елки. Черная такая с желтыми глазами…

— Глаза да. И пасть с тремя рядами зубов. Но только невысокий он и прозрачный весь такой, и… склизкий что ли. Очередь сквозь него прошла. Как в желатин. Я видел.

— Хорош пиздеть. Не стрелял ты, — я начал уже по-настоящему злиться. Вместо ответа Ткач отсоединил рожок и кинул его мне.

— Хм… — потряс я пустым магазином от его "калаша" и швырнул обратно. — Чудно. Похоже, эта тварь являлась нам в разных обличьях. Но эту проблему мы с тобой решим сразу после того, как найдем, куда кинуть свои кости на ночь. Вставай, простатит заработаешь.

Не знаю, как в былые, довоенные времена, но нынче помощь ближнему — большая редкость. Как там говорилось…? "Помирать будешь, стакан воды никто не подаст"? Окститесь, милейший. Будешь помирать — разуют, разденут, поимеют и сожрут. Альтруизм? Хлебосольство? Элементарное гостеприимство? Нет, не слыхали. Нынче человек — это, в первую очередь, рот. Лишний рот. Тем приятнее было получить столь щедрый подарок из прошлого.