Полвека без Ивлина Во

вчера в Порт-Саиде получил от тебя два письма. Радости моей не было предела. Мне каждый день тебя ужасно не хватает, и я решил, что больше без тебя никогда никуда не поеду. Твои молитвы очень помогли мне в трудное время. Как видно, я отравился гораздо сильнее, чем думал. Потом, когда начал приходить в себя, обнаружил, что стал жертвой телепатического эксперимента и почувствовал, что схожу с ума. Когда вернусь, все тебе расскажу. После всего случившегося начинаю верить в черный ящик Дианы Олдридж.

Сейчас жду самолета в Коломбо. Там за работу не сяду. Главное сейчас — поправиться. В деньгах у нас недостатка нет, и забивать себе голову работой пока не буду. Здоровье — прежде всего.

Шарж Уильяма Хьюисона

Бедная, у тебя ведь жуткий холод. Скоро будем мерзнуть вместе. Не помню, что я писал тебе на пароходе и писал ли вообще. Большую часть времени я пребывал в полубреду, а потому, что бы я там тебе ни писал, не придавай этому значения — кроме нежной любви. Сейчас спать стал, пожалуй, лучше и крепче. И есть тоже стал понемногу, на пароходе же кусок в рот не лез. Рука больше не трясется, проклятая телепатия прервалась — как знать, может, еще вернется. Пожалуйста, не волнуйся из-за слова «телепатия». Я знаю, выглядит это, как острая мп, но видения меня преследуют, уверяю тебя. Полумесмеризм, который изобрели экзистенциалисты, тревожнее всего, когда он является больному без всякого предупреждения и объяснения.

Шлю тебе, дорогая Лора, уверения в нежной любови. Напишу из Коломбо. Объясни детям, что я им не писал, так как был нездоров.

Прилечу, как только дома будет летная погода.

И.

* * *

Нэнси Митфорд

5 мая 1954 Пирс-Корт

Дорогая Нэнси,

у меня хорошие, нет, великолепные новости: все мои дети наконец-то разъехались по своим школам и колледжам. Моя противоестественная страсть ко второй дочери поубавилась, и теперь все мои дети антипатичны мне одинаково. С детьми, как с зачатием: удовольствие мимолетно, поза смехотворна, расходы непомерны. <…>

Сомневаюсь, чтобы Москва показалась Вам похожей на Нью-Йорк. Наглые выходки местных жителей Вам, во всяком случае, не грозят. В Москве нет телефонов, приглашений, философских рассуждений таксистов и лифтеров, интервью, собирателей автографов и т. д. — всего того, чем отвратителен Нью-Йорк. В Москву Вас приглашают, исключительно чтобы скрасить одиночество дипломатов и рассказывать им сплетни о свободном, ха-ха, мире. <…>

Хочется надеяться, в Москву Вы поедете не одна. С тех пор как по дороге на Цейлон я лишился рассудка, я принял решение никогда никуда не ездить без сопровождения. <…>

* * *

П. Г. Вудхаузу

29 декабря 1954 Пирс-Корт

Дорогой доктор Вудхауз[161],

четверть века назад случилось непоправимое: Эдит Ситуэлл спустилась ко мне с небес, подобно благостному орлу, и сказала: «Мистер Во, Вы можете называть меня Эдит». После чего я пять лет не смел к ней обращаться. Вот и к Вам, мой дорогой и почитаемый мастер, я не могу обратиться «Дорогой Плам», но Ваша открытка необычайно меня порадовала.

Надеюсь, Рождество у Вас было более веселое, чем у нас. В нашем доме свирепствовал грипп, не очень тяжелый, но обременительный, и мрак рассеивался лишь тогда, когда «Дживз и феодальный дух» переходил от одного больного к другому.

В этом году в Америку приеду вряд ли. Эту страну имеет смысл посещать, когда тебе сопутствует успех, моя же книга, которую я только что дописал[162], рассчитана исключительно на внутреннее — островное — пользование. Есть ли надежда увидеть Вас в Англии?

Глубоко уважающий Вас Ивлин Во.

* * *

Грэму Грину

5 декабря 1955 Пирс-Корт

Дорогой Грэм,

огромное спасибо за «Тихого американца». Я уже с восхищением роман прочитал и даже его отрецензировал[163]; скоро Ваш архив пополнится еще одной журнальной вырезкой. Боюсь, мне не удалось скрыть отвращение к Фаулеру. Какой же он все-таки негодяй! Надеюсь, однако, что я дал понять: Ваша книга первоклассна. <…>

* * *

Маргарет Во

Март 1957 Кум-Флори-Хаус[164].

Грустная история

Жила-была одна прескверная маленькая девочка. У нее было плоскостопие, круглые плечи, и она грызла ногти. Многие принимали ее за свинку. Но добрый папочка очень любил ее, и вот однажды, когда он радовался жизни в клубе «Уайт», от нее пришло письмо, в котором она просила его вернуться домой. Так он и поступил. Но когда он приехал, в доме толпились рабочие, и было очень неуютно, и тогда похожая на свинку дочка сказала, что жить будет со своими тетками, и бабушкой, и двоюродными братьями и сестрами, а не со своим бескорыстным папочкой. Он ужасно обиделся, но любил ее по-прежнему.