минуло всего пять недель с тех пор, как я сказал тебе «до свидания», а кажется, будто времени прошло гораздо больше. Я — совершенно другой человек: всю меланхолию как рукой сняло. Увидимся через пять недель и три дня. Теперь напишу не раньше, чем через неделю: завтра возвращаюсь на побережье, а там такая жара, что не будет сил даже водить пером по бумаге. Мы в машине втроем: я, пожилой бригадир и приятель Джека Дональдсона, веселый парень, сапёр. Они переезжают из одного правительственного лагеря в другой и берут интервью у перепуганных чиновников. Я же охочусь за достопримечательностями. Их тут немного: жирафы, страусы, темнокожие и перепуганные чиновники. Один день провел в племени Масаи. Этот народ любит виски, сходит с ума по коровам, табаку и южноафриканскому шерри. В отличие от В., они раскрашивают себя охрой, целыми днями причесываются и прихорашиваются. Все они носят копья, щиты и дубинки, живут в птичьих гнездах из грязи и только ждут провозглашения независимости, чтобы перерезать своих соседей. Во время восстания May-May они повеселились вволю. Их завербовали, поступил приказ вернуться с оружием, отвоеванным у Кикуйу, и они вернулись, с гордостью неся корзины с отрезанными руками[166]
. Вчера побывал у Чагга, их соседей, которых они хотят истребить в первую очередь, поскольку племя это богатое и образованное. Образованное настолько, что меня — поверишь ли? — приветствовал чернокожий с magnum opus Стоппа[167] в руках. Я должен был обедать с верховным вождем, который сказал: «Не наряжайтесь. Приходите в лохмотьях». Родился он в глинобитной хижине, а теперь у него новенькая вилла с пятью уборными, которые он мне продемонстрировал. А также — богатую коллекцию галстуков, сложенных в специально да них построенном шкафу, шесть радиоприемников, много бутылок спиртного и альбом с фотографиями увеселений по случаю коронации королевы. Весьма жизнерадостный субъект, гораздо общительнее басуто. <…>Достать здесь курево — задача не из легких. Все курят только трубку. Бригадир не расстается с трубкой, даже когда принимает душ.
Джону Монтгомери
20 июля 1959 Кум-Флори-Хаус
Как Вам известно лучше, чем мне, из большинства кинематографических проектов ничего не получается. Думаю, что американцы снимут совершенно чудовищный фильм по «Офицерам и джентльменам» и «Людям при оружии». Тем не менее критиковать их я не собираюсь — при условии, что они хорошо заплатят. Просьба только одна: не упоминать в прессе мое имя, пока деньги не поступят на счет. У нас уже были с этим проблемы.
Энн Флеминг
17 февраля 1960 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Энн,
надеюсь, это письмо придет до Вашего отъезда. Только что получил Ваше веселенькое послание. Наслаждался жизнью за счет «Дейли мейл». Сначала вместе с Лорой прожил три недели в Венеции, которую в январе видел впервые: печально, туманно, пусто, тихо, ни одного американца. Намного прелестнее, чем летом. Потом отправились в Монте-Карло: прохладно, солнечно, опять же ни одного янки, зато сколько угодно приличного вида европейцев. Эсмонда[168]
встречал дважды в день: суетлив, как кролик. Похож как две капли воды на Кауарда из «Нашего человека в Гаване»[169] <…> Объявился Рэндольф [Черчилль. —Ведет себя паинькой — давит отцовский авторитет. Лора купила книгу «Подводные камни в азартных играх, и как их избежать», и после этого каждый вечер выигрывала небольшие суммы, причем в «новых франках», что особенно ценно. После чего отбыла домой к своим коровам. Я же отправился в Рим, где только и разговоров что о фильме «Сладкая жизнь». <…> А потом поспешил домой, так как газеты писали, что будет забастовка, и мне вовсе не улыбалось закончить свои дни в Кале, подобно красавчику Бруммелю. Только добравшись до Дувра, я узнал, что забастовка отменилась. А потому продолжил путешествовать — отправился с Маргарет в Афины. <…>
Дэвиду Райту[170]
21 апреля 1960 Кум-Флори-Хаус
Дорогой мистер Райт,
спасибо за последний номер «X» и за Ваше сопроводительное письмо, столь вежливое и трогательное, что я счел своим долгом объяснить, почему я вынужден отказаться от сотрудничества с Вами.