Читаем Полвека без Ивлина Во полностью

В Мене кипела жизнь, особенно по уик-эндам. Большинство постояльцев были пожилые и спокойные люди, но к ланчу и пятичасовому чаю народ стекался всякий. Толпы американцев и англичан с севера Англии, совершавших люксовые экскурсии с персональными гидами, австралийцы в джодпурах[46], тропических шлемах и с мухобойками в виде конского хвоста на ручке, элегантные египетские офицеры в живописных авто подъезжали с ошеломительными куртизанками — одна из них, в ярко-зеленом расписном платье, вела ручную обезьянку на золотой цепочке; на обезьянке был ошейник, украшенный драгоценными камнями, и она чесала себе зад, ловя блох, пока ее хозяйка пила на террасе чай. В первый понедельник после Пасхи здесь устраивалось то, что называлось джимхана[47], и это означало, что все в этот день дорожало. В остальном, ничего особо примечательного не было. Джентльмены участвовали в скачках на верблюдах, которые с легкостью выиграл сержант-англичанин, знакомый с этой забавой; для таких же дамских скачек желающих не нашлось; в дамских скачках на ослах победила шумная семнадцатилетняя англичанка, у мужчин такие скачки не состоялись, затем были скачки на верблюдах у арабов, явно с заранее определенным победителем, и скачки на ослах, закончившиеся громкой перебранкой и потасовкой. Один турист-англичанин попытался организовать прием ставок; от встал на стул и был очень остроумен в своих призывах, но предлагал заключать пари на столь неравных условиях, что не нашел охот ников. Знатная дама, остановившаяся в отеле, раздавала призы: погонщикам верблюдов и ослов — деньги и кошмарные образчики искусства местных умельцев — европейцам. На следующий вечер был устроен бал, но на него тоже мало кто пришел, поскольку он совпал с приемом в резиденции посла и никто не хотел афишировать, что туда не приглашен.

Моим и Джеффри развлечением были плавание и езда на верблюде. Обычно мы катались два часа, делая широкий круг через арабскую деревню и по древней тропе мимо сфинкса и более мелких пирамид. Чтобы доставить удовольствие клиентам, мальчишки-погонщики давали своим животным клички на американский лад: «Янкидудл», «Ичику», «Знойная красотка». Им до того хотелось как-нибудь угодить, что они даже хватали нас за руки и гадали по линиям на ладони, предсказывая несметное богатство, долгую жизнь и плодовитость нам обоим.

Джеффри, Джулиет и я ходили осматривать памятники древности с доброжелательным старым бедуином по имени Соломон.

Как-то в пятницу Соломон пришел сказать нам о ритуальных танцах, исполняемых по соседству; не желаем ли мы поглядеть на них? Джулиет была нерасположена идти, так что Джеффри остался с ней, а я один пошел с Соломоном. Мы отправились на дальний конец плато, на котором стоят пирамиды, затем спустились в песчаную впадину, где расположены входы в несколько гробниц. Здесь мы оставили наших верблюдов, поручив присматривать за ними какому-то мальчишке, и спустились в одно из отверстий в склоне холма. Гробница уже была наполовину заполнена арабами; это была продолговатая камера, вырубленная в скале и местами украшенная вырезанными в камне знаками. Публика стояла по стенам и набилась в ниши, предназначенные для саркофагов. Свет шел только от двери — единственный луч дневного света. В тот момент, когда мы вошли, начался танец. Его исполняли юноши, которыми руководил шейх; публика хлопала в такт в ладоши и подтягивала песнопению. Танец был скучный, похожий на гимнастику в детском садике. Юноши топали ногами по песчаному полу, прихлопывали и медленно раскачивались. Вскоре я знаками показал Соломону, что хочу уйти, и попытался сделать это как можно незаметней, чтобы не потревожить неуклюжее моление. Однако, не успел я дойти до двери, танец прекратился и вся компания дружно устремилась наружу, требуя «бакшиш». Я спросил Соломона, не отвратительно ли, что они ожидают платы от неверных за отправление религиозных обрядов. Тот, немного смутившись, ответил, что часть чаевых обычно отходит шейху. Я спросил, где шейх. «Шейх. Я шейх», — кричали на бегу юноши, ударяя себя в грудь. Затем появился старик. Я дал ему несколько пиастров, и они немедленно переключились на него, хватая его за одежды и шумно требуя свою долю. Мы взгромоздились на верблюдов и поехали прочь. Но даже и тогда двое или трое мальчишек бежали за нами с криками: «Бакшиш! Бакшиш! Я шейх!»

Когда мы возвратились, я спросил Соломона:

— Это был настоящий ритуальный танец?

Он сделал вид, что не понял.

— Вам не понравился танец?

— Стали бы они танцевать, если бы вы не привезли меня?

Соломон опять ответил уклончиво:

— Английским и американским господам нравится смотреть на танец. Английские господа все довольны.

— Я не был доволен, — возразил я.

Соломон вздохнул и сказал:

— Хорошо, — всегдашний ответ арабов на недовольство английских и американских господ. — В другой раз танец будет лучше.

— Другого раза не будет.

— Хорошо, — согласился Соломон.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2016 № 04

Полвека без Ивлина Во
Полвека без Ивлина Во

В традиционной рубрике «Литературный гид» — «Полвека без Ивлина Во» — подборка из дневников, статей, воспоминаний великого автора «Возвращения в Брайдсхед» и «Пригоршни праха». Слава богу, читателям «Иностранки» не надо объяснять, кто такой Ивлин Во. Создатель упоительно смешных и в то же время зловещих фантазий, в которых гротескно преломились реалии медленно, но верно разрушавшейся Британской империи, и в то же время отразились универсальные законы человеческого бытия, тончайший стилист и ядовитый сатирик, он прочно закрепился в нашем сознании на правах одного из самых ярких и самобытных прозаиков XX столетия, по праву заняв место в ряду виднейших представителей английской словесности, — пишет в предисловии составитель и редактор рубрики, критик и литературовед Николай Мельников. В подборку, посвященную 50-летию со дня смерти Ивлина Во, вошли разделы «Писатель путешествует» и «Я к Вам пишу…». А также полные и едкого сарказма путевые очерки «Наклейки на чемодане» (перевод Валерия Минушина) и подборка писем Во (составление и перевод Александра Ливерганта) — рассказ о путешествиях в Европу, Африку и Южную Америку, а также о жизни британского общества между войнами.Рубрика «Статьи, эссе» тоже посвящена Ивлину Во — в статьях «Медные трубы» (перевод Николая Мельникова), «Я всюду вижу одну лишь скуку» (перевод Анны Курт), «Человек, которого ненавидит Голливуд» о фильме «Месье Верду» Ч. Чаплина (перевод Анны Курт) раскрывается пронзительный, глубокий и беспощадный ум критика, а интервью Ивлина Во Харви Брайту из «Нью-Йорк Таймс» (перевод Николая Мельникова) показывает, насколько яркой, своеобразной и неоднозначной личностью был писатель.В рубрике «Ничего смешного» — одна из самых забавных юморесок «Непростое искусство давать интервью» (1948), где в абсурдистской манере воссоздается беседа Ивлина Во с настырной, плохо говорящей по-английски репортершей, проникшей в гостиничный номер рассказчика (перевод Анны Курт).В традиционный раздел «Среди книг» Ивлин Во рецензирует своих коллег: Эрнеста Хэмингуэя, Грэма Грина и Мюриэл Спарк (ее роман «Утешители», о котором пишет Во, был как раз опубликован в октябрьском номере «ИЛ» 2015 года, так что у читателя есть уникальная возможность сравнить свое мнение с мнением великого писателя).В разделе «В зеркале критики» от рецензентов достается уже самому Ивлину Во. Не менее заслуженные писатели Эдмунд Уилсон, Джордж Оруэлл, Десмонд Маккарти, Гор Видал и Энтони Бёрджесс разбирают творчество и личность коллеги буквально по косточкам — жестко, пристрастно и весьма неожиданно.Все произведения Ивлина Во и об Ивлине Во иллюстрированы собственными рисунками писателя, оказавшегося в придачу ко всем его талантам еще и одаренным карикатуристом, а также его современниками.

Ивлин Во

Публицистика / Критика / Проза / Эпистолярная проза / Документальное

Похожие книги

Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное