Полвека без Ивлина Во

Затем мой багаж перешел в руки ненадежного лодочника, и тот подрался со слугой, в коей драке слуга очень легко одержал победу, благодаря жестокому, но решающему запрещенному приему. Затем мы высадились на берег и очень быстро поехали из Пирея в Афины по дороге, разбитой, как после бомбежки, на дряхлом «моррисе» без фар, без тормозов, без клаксона и защищенном от надоедливой полиции дипломатическим номером и маленьким английским флажком между отсутствующими фарами. Было православное Рождество и улицы кишели людьми, пожимающими руки, целующимися и пускающими фейерверки в глаза друг другу. Мы направились прямиком в ночной клуб, принадлежавший одноногому мальтийцу, который угостил нас коктейлем с каким-то наркотиком и спиртом собственной перегонки.

Позже появилась première danseuse[59] кабаре, присела за наш столик и предупредила, чтобы мы ни в коем случае не прикасались к коктейлям. Час был очень поздний.

Еще позже я ездил по городу на таксомоторе, забыл по какой надобности, и вернулся в ночной клуб. Шофер пошел за мной к нашему столику. Я расплатился с ним, вручив больше десяти фунтов в драхмах, отдал часы, перчатки и футляр для очков. Слишком много, запротестовал тот.

Это мое первое знакомство с афинской жизнью отодвинуло в глубокую тень все остальное пребывание там. То было в пору моего студенчества, вспоминая о котором, я чувствую себя неестественно старым.

Но даже сейчас, в сравнительно зрелом возрасте, второе мое посещение Афин совпало с первым знакомством с новым сортом выпивки. Сойдя на берег, я взял такси до города, намереваясь навестить друга по имени Аластер, который жил в это время в небольшом домике на склонах Ликабеттуса, на боковой улочке, отходящей от площади Колонаки. В доме было множество механических певчих птиц и икон, одна из которых — более современная, что довольно необычно, — была чудотворной. Это утверждал слуга Аластера на том основании, что обычно из нее высовывалась рука и стукала его по голове, когда он отлынивал от обязанностей. Аластер был еще не одет. Я признался, что лег накануне очень поздно, выпивая после бала с милейшими норвежцами, и мне малость не по себе. Тогда он смешал мне коктейль, который я рекомендую каждому в качестве благотворного и легкодоступного тонизирующего средства. Он взял большую плитку свекольного сахара (вполне подойдет такое же количество обычного кускового), смочил его несколькими каплями «Ангостуры биттерс» и вложил в стручок кайенского перца. Все это опустил в большой бокал, который наполнил шампанским. Исключительность получившегося напитка не поддается описанию. Сахар и ангостура обогатили вино и убрали легкую кислинку, которой отдает даже лучшее шампанское и довольно неприятной ранним утром. Каждый пузырек, подымающийся на поверхность, несет с собой красную крупинку перца, поэтому у человека сразу разыгрывается аппетит; жар и холод, огонь и жидкость соперничают на нёбе и одни ощущения поочередно побеждают другие. Я отведал этот почти невыносимо желанный напиток и забавлялся с искусственными птицами и музыкальными шкатулками, пока Аластер не был готов выйти из дому. У меня был еще один друг в Афинах, Марк, и с ними двумя я провел два восхитительных дня.

Мы поехали по Элевсинской дороге, время от времени преследуемые свирепыми пастушьими собаками, потом свернули на проселочную дорогу под горой Эгалеос к одинокому кафе, смотрящему на бухту Саламина. Был воскресный день и снаружи в беседках в гавайском стиле сидело еще несколько компаний. Там был фотограф делавший маленькие ферротипы, на которых, когда они были готовы, обычно обнаруживался отпечаток пальца самого фотографа, и больше ничего. Там сидели два студента, он и она, в футбольных шортах и рубашках апаш, с грубыми палками и рюкзаками. Очень счастливая афинская буржуазная семья с маленьким ребенком. Сперва они посадили его на столик, затем — на крышу их машины; после этого — вверх тормашками на стул, потом взгромоздили на крышу кафе, потом верхом на бельевую веревку и тихонько покачали, затем в колодезное ведро и опустили вниз так, что он пропал из виду, потом ему дали бутылку шипучего лимонада, напитка, более опасного в Афинах, чем в любом городе мира. Все эти усилия развлечь малыша сопровождались его счастливым смехом и большими пузырями слюны, стекавшей по подбородку. Был там и лимузин с двумя очень светскими молодыми дамами, которые предпочли сесть не на открытом воздухе, а внутри, едва видимые в разрезном бархате кресел, и ждали двух юных офицеров; время от времени окно опускалось, появлялись украшенные драгоценностями пальцы и надменно выбрасывали серебристый фантик или банановую кожуру.

Марк, Аластер и я сидели в тени, распивали графинообразную бутылку смолистого белого вина и закусывали рахат-лукумом, а фотограф суетился перед нами со своей камерой и побуждал нас купить копии отпечатка его большого пальца в количестве, достаточном, чтобы обвинить его в любом преступлении по греческому законодательству.