Полвека без Ивлина Во

— Знаю, как великий Пристли.

— Нет, куда более заурядный. Совсем другой.

— Совсем другой, мистер Вог? Вы сказали «известный», «заурядный». Я записать эти слова. Я прекрасно понимать вас. Вы верите в общественную справедливость, вы пишете для людей. Так? Вы представитель простого народа? Поэтому вы писать сатиру на аристократию. Они на вас нападают?

— Да, некоторые.

— Ну конечно. У нас в Веселяндии много пролетарских писателей. Но у нас нет аристократии, и они высмеивать профсоюзных деятелей. А вы тоже высмеивать руководителей профсоюзов?

— Нет. Видите ли, я не знаю ни одного.

— Они высокопоставленные персоны?

— Да, очень.

— По-моему, вы робкий человек, мистер Вог, что боитесь профсоюзных деятелей. У нас про них много анекдот.

Вспомнив национальный юмор, она потупилась и с минуту помолчала. Потом завела разговор в духе plume de ma tante[211].

— Мистер Вог, а как ваши перья?

Я просто сказал: «Спасибо, хорошо».

— Здесь много перьев. Я не перо. Мой редактор — международный член в Свиссляндии. Мистер Вог, вы международный член?

У меня потемнело в глазах.

— Член ПЕН-клуба? Нет, я не состою ни в одном ПЕН-клубе.

— Как это может быть? В Веселяндии все великие писатели — члены. А остальные им завидовать. Говорят, что выбирают только своих, по блату, но это неправда. Все по заслугам. А как с этим в Англии?

— Все честно.

— Почему же вы не член? Великие английские писатели вас отвергать?

— Вот именно.

— Потому что вы пролетарий?

— Полагаю, что да.

— Мистер Вог, я от души смеяться над ними в своем репортаже! Мой редактор будет в ярости. Он выступать с протестом в Международном комитете перьев.

— Будет очень мило с его стороны, — кисло промямлил я.

Она писала крупным почерком, быстро заполняя страницы записной книжки. Потом промолвила: «Мистер Вог, вы приехал для того, что написать сатиру на Веселяндию?»

— Разумеется, нет.

— Тогда зачем?

— Просто, чтобы сменить обстановку.

— Очень интересно для меня. Как вы думать: страна сильно изменилась?

— Я имел в виду другое: я сам хотел сменить обстановку.

— В каком направлении вы хотели сменить ее?

— Во всех.

— И вы приехать в Веселяндию ради этих перемен? Новый дух времени?

Этот ход увел меня на много клеток назад.

— Да, — сказал я, потеряв самообладание.

— А ваша школа, образование? Она тоже изменяться?

— Надеюсь, что да. Все школы постоянно меняются… Догадываюсь, что вы хотите спросить: в каком направлении? Теперь преподают меньше классических предметов, больше современных языков и естественных наук.

— Я не понимай, что есть «естественных наук», мистер Вог.

— Мы так называем физику, химию и прочие дисциплины.

— Да, да, теперь понимай. Американский идиом. Естественный науки дурно пахнут[212]. Так? Вы переживать космическое отчаянье из-за атомной бомбы. Вы бороться с науками. У нас в Веселяндии много таких отчаянных интеллектуалов. И чтобы выражать эту мировую тоску, вы ведете вашу школу пролетарской сатир к новым языковым формам подальше от классики. Мистер Вог, у меня получиться прекрасный репортаж. Я должна пойти с ним к моему главному редактору.

Она ушла, и, когда я снова улегся на подпаленную простыню, я ощутил глубокую радость, оттого что никто из моих друзей не читает на их языке, и угрызения совести за обиды, которые долгие годы причинял жертвам ретивых журналистов.

Любезный читатель, когда вас в очередной раз охватит раздражение, вспомните об этой истории. В следующий раз в роли жертвы можете оказаться вы.

Vogue, 1948,July

Шарж Дэвида Смита David Smith Spectator (1982. March 6, p 17)

Среди книг с Ивлином Во

Победитель не получает ничего Рецензия на роман Э. Хэмингуэя «За рекой, в тени деревьев» © Перевод А. Курт

Е. Hemingway Across the River and into the Trees. — NY: Scribners, 1950

Долгожданный роман Эрнеста Хемингуэя был опубликован несколько недель назад, и вскоре после этого в печати появились и привлекли к себе внимание рецензии всех ведущих критиков. Теперь трудно оставаться не предвзятым: либо к самому роману, либо к его критикам, поскольку они единодушно его не приняли. Рецензии были снобистскими, снисходительными, насмешливыми, в некоторых слышна нескрываемая радость, в других — жалость; но все сходятся в том, что книга явно неудачная. Клеветническая кампания, которая продолжается уже несколько лет под негласным названием «Хемингуэй исписался», достигла кульминации.

Я прочел рецензии прежде, чем саму книгу, и постарался не пасть духом. Хемингуэй — один из самых оригинальных и мощных современных авторов. Даже если он написал совершенно пустую книгу, она достойна лучшего отношения. На самом деле, он написал историю о себе, не лучшую, а возможно и худшую, свою книгу, но все же она много лучше, чем вещи, которым те же критики оказывают теплый прием.