Полвека любви

Лиде, можно сказать, повезло. Ее, пятнадцатилетнюю, оставшуюся без родителей, не отправили в детдом. Она стала жить в семье тети (родной сестры матери) и дяди (родного брата отца) — Альберта Львовича Листенгартена, того самого бывшего гимназиста, которому преподавал латынь Вышинский. Была подписана специальная бумага, что тетя берет Лиду на воспитание.

У тети, Эсфири Соломоновны, характер был взрывной. Обнаружит, что что-нибудь лежит не на месте, — сразу в крик. Наорет на свою дочь Нору и на Лиду, те — в слезы. А Эсфирь Соломоновна, выпустив пар, приходит в хорошее расположение духа. Напевая, приоденется, причешется, напудрится и уйдет по своим делам. Альберт Львович, человек с юмором, подшучивал над женой. Рассказал однажды, как она открыла дверцу ледника (холодильников тогда и в помине не было), там лежали две куриные ножки. Эсфирь Соломоновна яростно закричала домработнице: «Нюра! А где еще две ножки?» Та — плаксиво в ответ: «Фир Соломонна, я не брала…» Альберт Львович засмеялся: «Ты что, думаешь, у курицы четыре ноги?»

Уговорить тетушку отпустить Лиду в Ленинград нам не удавалось.

— Здесь она дома, под присмотром, — говорила она своим очень громким голосом. — А там? Где она будет жить?

— В общежитии — говорил я. — Что плохого, если…

— Вот ты и живи в общежитии, если хочешь. А Лидочку я не отпущу.

Мы с Лидой приуныли: только нашли друг друга — и тут же расставаться? Невыносима сама мысль о разлуке. Счастливое лето, тревожное лето… Что же нам делать?

Вдруг встретили на улице, по дороге на бульвар, Алика Вольпе. Мы давно знакомы — ходили к Анне Иоанновне на уроки немецкого языка. Кроме того, два года мы с Аликом и моим старшим двоюродным братом Ионей Розенгаузом занимались английским — нас учил Александр Александрович Бенкендорф, студент архитектурного факультета, сын известной в городе институтской преподавательницы английского языка. Собирались на квартире у Алика — прекрасной просторной квартире на углу Торговой и Гоголя, над аптекой. По окончании урока нередко затевали шахматы или борьбу — тогда она называлась французской, потом ее переименовали в классическую. Алик был и хорош собой, и спортивен, и талантлив: математическая голова. Вдруг на семью Вольпе обрушилась беда: арестовали отца Алика, семью выселили из квартиры (ее занял, как говорили, какой-то высокий энкавэдэшный чин) куда-то в убогую коммуналку. В 38-м, на год раньше нас, Алик окончил десятилетку и поступил на матмех Ленинградского университета.

И вот он, уже студент 2-го курса, приехал домой, в Баку, на летние каникулы. Мы встретились на улице, разговорились, Алик нахваливал свой университет.

Тут меня осенило:

— Алька, а ты можешь все это повторить Лидиной тете? Она не отпускает Лиду в Ленинград.

— Пошли! — решительно сказал Алик.

Эсфирь Соломоновна была дома. Алик пустился рассказывать о Ленинграде, об университете — лучшего образования, чем дает ЛГУ, нигде не получишь… Хорошо он говорил — не только складно, но и солидно. Было видно, что Эсфирь Соломоновна заслушалась: она почти не перебивала Алика. Мы с Лидой переглянулись: кажется, дело идет на лад…

Молодец Алик Вольпе — заставил тетушку заколебаться. Наконец она согласилась: ну что ж, раз Лидочка так стремится в Ленинград… Мы поспешили на главпочтамт и отправили Лидин аттестат и заявление на филологический факультет Ленинградского университета. Послали авиапочтой: июль подходил к концу, времени оставалось мало. Лиду, как отличницу, должны были принять без вступительных экзаменов.

Но жизнь, как давно замечено, изобилует неожиданностями.

Из Всероссийской академии художеств мне прислали документы обратно: мои рисунки не прошли конкурс. Штурм архитектурного факультета не удался. Мама и отец советовали, не мешкая, подать заявление на архитектурный в Баку. (Требования к рисованию тут не такие высокие, как в Академии художеств.) Но я заупрямился. Уговорил Лиду ехать учиться в Ленинград, а сам останусь здесь, в Баку? Ну уж нет! В Академии художеств есть факультет истории и теории искусств — не послать ли туда документы? Искусствоведение, по правде, не очень меня привлекало. Но, может быть, через год удастся перейти на архитектурный факультет? Буду много рисовать, я же самоучка, а там наверняка есть курсы по рисованию, вот и подготовлюсь как следует…

И вот что еще: я верил в свою счастливую звезду. Было легко ее отыскать на ночном небе — голубой Арктур, альфу Волопаса.

Короче говоря, мои документы опять полетели в Ленинград. Родители не возражали.

Мой отец Лев Соломонович Войскунский был родом из Виленской губернии, из городка Свенцяны (теперь Швенчёнис). Огород, примыкавший к маленькому деревянному дому, не мог прокормить большую семью. Подраставшие братья уходили учиться ремеслам. Мой будущий отец со своим младшим братом Яковом уехали в город Вольск на Волге — там жил не то дальний родственник, не то просто выходец из Свенцян, владелец аптеки, с ним списались, и он согласился принять братьев учениками. Толковые юноши быстро вникли в тонкости фармацевтического дела, но осенью 1913 года их призвали в армию.