Полвека с небом

Вершинин выслушал меня хмуро. Но ругать не стал. Сделал лишь замечание, что, во-первых, я нарушил его запрет, а во-вторых, потерял время, прекратив тренировки звеном на реактивных.

— Товарищ маршал, может, все же посмотрите нашу пятерку поршневых? — решился я попытать счастье в последний раз.

Главком, как и в прошлый раз, ответил не сразу. Опять, видимо, взвешивал доводы «за» и «против». Но потом все же сказал:

— Нет. Смотреть не стану. Готовьтесь тройкой.

Вернувшись к себе в управление, я созвал людей и передал им суть разговора с главкомом. Сказал, что будем продолжать тренировки звеном, а Ефремову и Соловьеву придется заняться своими обычными обязанностями.

Настроение у всех упало. Не помню уж кто — кажется, Соловьев — предложил пойти просить маршала всем скопом. Я ответил, что раз получен приказ, никаких разговоров теперь быть не может.

В кабинете воцарилось мрачное молчание. И говорить вроде больше не о чем, и разойтись духу не хватает. Будто чуда какого ждем…

И вдруг на письменном столе затрещал телефон.

Снимаю трубку, слышу голос главкома:

— Вот что, Савицкий! Когда можете показать свою пятерку поршневых?

У меня от радостного предчувствия даже дыхание перехватило. Летчики тоже что-то почувствовали, сгрудились вокруг меня.

— В любое время, товарищ маршал! Хоть сейчас. Все люди в сборе, сидят у меня.

— Хорошо. В шестнадцать ноль-ноль буду на аэродроме.

Я положил трубку и полез в карман за платком. От волнения даже пот на лбу выступил. Ефремов и Соловьев, только что отлученные от полетов, вновь воспрянули духом, не скрывая откровенной радости. Чудо и впрямь свершилось.

В шестнадцать ноль-ноль Вершинин в сопровождении Пышнова, генерал-полковника авиации Хрюкина и начальника Управления боевой подготовки штурмовой авиации Толстикова появился на аэродроме. У нас уже все было готово. Через несколько минут пятерка Як-3 поднялась в воздух.

Программу мы отработали на одном дыхании. Все, в том числе и главком, остались довольны. Кто-то даже высказал соображение: а не показать ли на параде в Тушино вместо звена реактивных истребителей пятерку поршневых. Очень, дескать, эффектно получается…

— Слов нет, зрелище из тех, что и захочешь забыть — не забудешь! — подтвердил Пышнов. — Ювелирная работа.

И тут я решил еще раз испытать судьбу. Не ожидая, что скажет главком, я обратился к нему с предложением.

— Разрешите, товарищ маршал, сделать так: сначала покажем пятерку поршневых, а затем тройку реактивных. Только разрешите нам довести до конца начатое — оттренировать пятерку реактивных.

— Вот не думал, что летчики — такой настырный народ, — не удержался от реплики Пышнов и улыбаясь отошел в сторону.

— Успеете, говоришь? — только и спросил Вершинин. В хорошем настроении он редко обращался ко мне на «вы». — А что? Программа праздника большая. Пожалуй, и в самом деле можно обернуться так, чтобы показать на параде оба номера… Ладно, быть по-вашему! Тренируйте пятерку реактивных. Но расчет времени мне подготовьте точный, секунда в секунду. Пока будем ориентироваться на пятерку поршневых. А там поживем — увидим.

Так мы наконец получили официальное «добро» на замысел, который сформулировался у нас еще весной и к воплощению которого мы неотступно продвигались все это время шаг за шагом. Настойчивость наша, или настырность, как выразился Пышнов, объяснялась просто. Мы верили в себя, верили в возможности новой техники и очень хотели устранить с ее пути все искусственные препятствия, вроде надуманных, на наш взгляд, дискуссий и теоретических споров. В конце концов именно практике, то есть тому, чем мы занимались все эти месяцы, предстояло положить конец разногласиям, сказать решающее слово. И мы были рады, что руки у нас развязаны.

О трудностях, когда они позади, говорить легко. Острота их со временем сглаживается. И в памяти обычно остается лишь результат, а не те усилия, посредством которых его добились.

Ну, упало с дерева яблоко. Ну, открыл Ньютон закон всемирного тяготения. На то он и великий ученый. Но, с другой стороны, раз предметы падают, должна же тому быть причина! Вот он ее и отыскал. Все просто. Тем более, дескать, яблоко в подходящий момент упало.

А оно не падало. Яблоко — всего лишь легенда, красивая выдумка. Историческая правда научного подвига Ньютона совсем в другом. В том, что он первым обнаружил и сформулировал один из основных законов природы, первым прошел путь к истине, которая очевидна теперь каждому школьнику.

А Галилей? Джордано Бруно? Коперник? Ну ясное дело: Земля — шар. Конечно же, она вертится. И вращается вокруг Солнца — тоже само собой понятно. Не Солнцу же, в самом деле, вокруг нее вращаться… Даже смешно.

Может, и смешно. Сегодня. Но во времена Галилея и Коперника эти само собой понятные истины не были поняты, кроме них, никем. Одни их считали бредом, другие — ересью.