Читаем ПОЛВЕКА В АВИАЦИИ Записки академика полностью

Мне довелось потом еще не раз с ним встречаться, в том числе и после того, как мы закончили испытания крылатых ракет для Ту-95. Вместе с новым министром авиапрома Иваном Степановичем Силаевым мы пришли к Дмитрию Федоровичу Устинову, чтобы он подписал акт Государственной комиссии о принятии их на вооружение, отдельно от самолета, в котором еще велись какие-то доработки.

Дело было в воскресенье, он встретил нас весьма приветливо и вдруг сказал:

– Вы знаете, мы сегодня ввели войска в Афганистан… У меня совершенно непроизвольно тут же сорвалось:

– Так это же второй Вьетнам!

Устинов внимательно посмотрел на меня и бросил раздраженно:

– Возможно.

А потом, после долгой паузы, добавил:

– Но у нас нет другого выхода.

И стал обрисовывать обстановку (кстати, почему-то о ней сейчас не говорят, когда речь заходит о событиях того времени). Он объяснил, что все среднеазиатские республики СССР наводнены литературой исламской направленности, началась идеологическая обработка населения в духе ваххабизма. В Пакистане Зия Ульхак вынашивает цели объединения с Афганистаном и создания великого Белуджистана. Иран ведет проамериканскую политику и готов поддержать устремления Пакистана. Китай настроен антисоветски…

А Амин, который пришел к власти в Афганистане после того, как уничтожил Тараки, занял ультралевую позицию националистического толка и выдвигает идеи строительства социализма в стране, где, по всем признакам, не расстались с ранним феодализмом. Он организовал гонения на духовенство и тем самым восстановил против себя почти весь народ.

Довольно подробно Устинов изложил ситуацию, которая складывалась в «подбрюшье» СССР явно не в нашу пользу. Амина надо убирать, иначе в Афганистане вот-вот вспыхнут народные волнения, и там воцарится антисоветский режим. Чтобы этого не случилось, надо вводить наши войска, как гарант мира, а место Амина должен занять другой человек, способный разрядить накаленную обстановку в стране.

– Мы ввели войска в Афганистан не воевать, - это Устинов подчеркнул несколько раз.

Я понял, что этот человек, переживший Великую Отечественную, действительно, не хочет новой войны. И не его вина, видимо, в том, что нас все же втянули в нее. Наши военные стали вести крупномасштабные боевые операции там, где должен был воевать спецназ против таких же небольших групп профессионалов. Эту же ошибку они повторили в Чечне, хотя антитеррористические боевые действия ведутся совсем по другому сценарию. Но видно, генералы этого еще не понимали, и конфликт в Афганистане закончился бесславно для СССР.

Я написал об этой встрече с министром обороны Советского Союза для того, чтобы защитить память Д. Ф. Устинова и еще раз подчеркнуть, что он очень хорошо понимал всю тяжесть сделанного шага, но логика противостояния двух систем заставила нас ввести войска в Афганистан. Потом все резко изменилось, обстановка разрядилась; мы помирились с Китаем, в Пакистане к власти пришла Б. Бхутто, в Ираке произошла революция… Видимо, в этот момент можно было бы и нашим войскам под каким-то благовидным предлогом уйти из Афганистана, но слишком глубоко они там увязли.

…Закончился тот воскресный визит к Д. Ф. Устинову тем, что мы доложили ему результаты испытаний крылатых ракет - жизнь-то продолжалась! - и попросили подписать акт Государственной комиссии о принятии их на вооружение ВВС. До сих пор я помню фразу, которую он произнес в ответ, достойную того, чтобы ее занесли в разряд крылатых:

– Так ты что, хочешь меня уговорить, чтобы я принял на вооружение патрон без револьвера? А где самолет-то? Давайте мне «револьвер» - самолет вместе с ракетами.

Мы стали ему объяснять, что самолет Ту-95 летает с этими ракетами в составе ВВС, остались лишь мелкие недоделки и т. д. В конце концов я выпалил:

– Если Вы будете принимать наши ракеты вместе с самолетом, то самолетчики захватят все ордена, медали и премии, а мы, ракетчики, как это уже не раз бывало, останемся без ничего, тем более самолет давно принят на вооружение, в нем поставлена только аппаратура подготовки и запуска ракет.

Он поднял очки на лоб и вдруг улыбнулся:

– О-о, это верно. И подписал акт.

Самолет Ту-95 с системой ракет Х-55 приняли на вооружение через полгода, но Алексей Андреевич Туполев был очень недоволен тем, что мы опередили его с ракетами, так как за выполнение программы рассчитывал получить вторую Звезду Героя Социалистического Труда, а тут она буквально уплыла из рук… Принятие самолета уже не прозвучало политически так весомо, как то, что у СССР теперь есть крылатые ракеты.

Подготовка молодых кадров в ГосНИИАС

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное