Читаем ПОЛВЕКА В АВИАЦИИ Записки академика полностью

Может быть, тем самым он хотел, чтобы вместе с ним в Верховный Совет прошла еще какая-то определенная группа людей, не знаю… И вот - вторые выборы. На сцену выходит Президиум АН СССР в составе наших выдающихся академиков, затем следует, так сказать, разрыв во времени и пространстве - и появляется Сахаров. Я почему-то сразу вспомнил документальные кадры, в которых снято появление Сталина. Эта же картина, точь-в-точь, повторилась в выходе Сахарова. Весь зал встает, звучат бурные овации… Не знаю, как у кого, а у меня этот эпизод вызвал какое-то неприятное чувство: к чему это противопоставление себя Президиуму АН, в котором собраны люди, ни в чем не уступающие тому же Сахарову? В результате вторых выборов его избрали, так же, как и ряд других «демократов первой волны». Многие, как они говорили, голосовали за них, опасаясь, что иначе эти кандидаты не пройдут, и на Академию снова обрушится вал несуразиц, которых она совершенно не заслуживает. Я, кстати, и второй раз голосовал за Сахарова, отдавая дань ему как ученому с мировым именем. Но все же меня до сих пор не покидает ощущение того, что он не совсем точно оценивал складывающуюся в те годы экономическую и политическую обстановку…

Вообще же в научной среде о Сахарове имелись разные мнения, но большинство академиков сходилось на том, что если бы он держал себя не столь политически ангажированным, то сторонников своих идей имел бы намного больше. Но не судите, да не судимы будете…

Вся эта избирательная кампания оставила у меня какое-то смутное впечатление, что «демократический» процесс кем-то очень искусно управляется, а всякое противодействие блокируется. Когда я обратился к секретарю Фрунзенского райкома КПСС с просьбой помочь мне в борьбе с Нуйкиным, мотивируя, что во Фрунзенском районе сосредоточены все идеологические центры КПСС, а я всего лишь технократ и не могу на равных бороться с работником идеологического фронта, то получил невразумительный ответ, что им запрещено вмешиваться в этот процесс. Это было совершенно непонятно. Со стороны людей, подобных Нуйкину, шла активная атака на позиции КПСС, а партия отказывалась от борьбы.

В дальнейшем эти смутные подозрения у меня только усилились, особенно в так называемом деле ГКЧП.

Обычно 18 августа у нас в стране отмечается День авиации. Эта традиция идет еще с тридцатых годов, когда в Тушине в этот день проводились воздушные парады. Но в последние годы парады не проводились, а проходило торжественное заседание авиационной общественности в театре Советской Армии. Обычно это событие организовывалось на уровне горкома партии, руководства ВВС и министерств гражданской авиации и авиационной промышленности. Я получил приглашение в президиум этого заседания, вместе с генеральными конструкторами и руководителями головных институтов. Когда мы разместились во втором и третьем рядах президиума, сидящий рядом со мной Р. А. Беляков обратил внимание, что в первом ряду президиума сидит все руководство страны в первых лицах. Это был практически весь будущий ГКЧП в полном составе. Почему такое внимание к нам? Заседание прошло стандартно, за исключением выступления какого-то молодого лейтенанта от ВВС, который произнес что-то вроде клятвы верности партии и правительству. Все это было несколько необычно.

Утром 19 августа я по телевизору прослушал объявление об организации Государственного Комитета по чрезвычайному положению в стране и вводу войск в Москву.

Я ехал с дачи и при въезде в Москву со стороны Ленинградского шоссе увидел группировку БМП и танков, которые стояли на обочине. В институте я вызвал секретаря парткома и председателя профкома и высказал мнение о том, что институт - это не место для политических эксцессов и что собирать коллектив, а это было время массовых отпусков, и проводить какие-либо обсуждения сложившейся обстановки не следует. Затем я лично составил текст приказа-обращения к коллективу, где было сказано, что власть в институте сосредоточена у администрации и профсоюзного комитета, деятельность парткома приостанавливается. Далее я попросил коллектив сохранять спокойствие и выдержку. В стране политический кризис, и решать его надо политическим путем, для этого есть Верховный Совет и правительство. В институте проводить политические дискуссии нецелесообразно. Если кто-то хочет участвовать в акциях у Белого дома, это его право, но при этом надо иметь в виду, что там сосредоточены войска и может пролиться большая кровь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное