ПОЛВЕКА В АВИАЦИИ Записки академика

Я был членом КПСС с 1955 года, вступив в нее после окончания комсомольского возраста и уже работая в НИИ. Это был естественный процесс для моего поколения. В начальных классах школы - вступление в октябрята, потом в пионеры, затем в комсомол. Вступая в члены КПСС, я ни минуты не сомневался в этом шаге и не думал ни о какой последующей карьере. Я был аспирантом и мечтал о чисто научной работе в среднем звене, не выше руководителя лаборатории. Родители мои были беспартийные, большинство родственников тоже. Но в нашей чисто интеллигентской семье никогда не было диссидентских настроений. Отец был начальником лаборатории в Институте мерзлотоведения АН СССР, а мать - учительницей географии. Отец умер от туберкулеза в 1943 году, когда мне было 14 лет, и мы с матерью жили довольно бедно на ее жалкую учительскую зарплату. Отец матери в царской России был военным и имел чин полковника, два ее брата воевали на стороне белых и были расстреляны большевиками, родные сестры были репрессированы в 1938 году как жены «врагов народа» и отсидели в лагерях до 1953 года. Так что восторгаться политическим режимом в нашей семье не было причин. Но партия отождествлялась с вертикалью власти в государстве, а в моем окружении всегда был культ высокого патриотизма.

Назначение на тот или иной руководящий пост у нас в институте - будь то начальник сектора, лаборатории или отделения - никак не связывалось с партийностью, а только с профессионализмом. Такова была моя политика и политика моих предшественников - первого руководителя института П. Я. Залесского, а затем и В. А. Джапаридзе. Безусловно, на пост руководителя оборонного предприятия мог быть назначен только член КПСС, так как это была номенклатура ЦК КПСС, но вступая в партию, я и мысли не имел о каком-то особом карьерном росте. Теперь очень часто обвиняют людей, вступавших в КПСС, в карьеризме, либо наоборот - оправдывают свое собственное вступление тем, что иначе они лишались творческого роста. Это неправда. 20-миллионная армия коммунистов СССР состояла далеко не из самых худших людей, наоборот, в своей массе это были лучшие люди, элита страны. Но среди этих миллионов был, наверное, где-то один миллион работников партаппарата и их «обслуги». Вот здесь и наблюдалось довольно сильное загнивание, хотя я бы и этих людей остерегся обвинять поголовно в разложении. Среди них были и вполне честные и порядочные люди, преданные своему делу.

Кстати, в засорении партаппарата карьеристами были повинны и мы, директора предприятий. У нас в институте была большая партийная организация, более 1000 человек, партбюро института имело права райкома, и секретарь должен был быть освобожденным.

Обычно его кандидатуру по требованию райкома партии должен был подобрать директор. От меня требовали, чтобы это был человек с достаточным авторитетом, из ведущих научных работников и не старше тридцати лет.

Последнее требование плохо совмещалось с требованием ведущего научного работника, но обычно это «возрастное» условие было более весомым. Я всегда просил, чтобы нам разрешили избрать не освобожденного от основной деятельности секретаря. В этом случае всегда можно было уговорить научного работника один-два года «поработать» секретарем. Но требование райкома было непреклонным - только освобожденный, так как он проходил по штатному расписанию райкома партии. Молодой возраст предполагал его дальнейший рост уже в составе партаппарата.

Конечно, ни один более или менее уважающий себя научный работник не соглашался уйти с основной, любимой, интересной и творческой работы на работу секретаря парткома. Это означало, по существу, дисквалификацию, особенно в нашей бурно развивающейся отрасли. Согласия можно было добиться только от человека достаточно средних возможностей, который понимал, что ему в науке «не светит», а партийную карьеру построить можно. Он давал согласие. Так в партаппарат попадали середняки, «троечники». Они-то и образовывали среду, из которой рекрутировался руководящий эшелон государства. Эта среда состояла из различных «кланов» и «команд» того или иного партийного босса. Они вечно интриговали друг против друга, ведя подковерную борьбу: то «приднепровская» команда, то «свердловская», то «ленинградская», и этому не было конца. Противно было смотреть на всю эту камарилью. Поэтому среди народа партаппарат не пользовался уважением. Все держалось на страхе.

Но я не могу «бросить камень» в партийных специалистов, которые отвечали за обороноспособность страны. Например, очень хорошо работал аппарат Военно-промышленной комиссии Совмина СССР. Он был немногочисленным - всего около ста человек, но квалификация этих людей была настолько высокой, что они координировали работу тысяч НИИ, КБ, организаций и предприятий девяти министерств. Между этими отраслями постоянно шло «перетягивание одеяла» на себя, и нужно было обладать большим талантом, чтобы интересы «девятки» примирить без ущерба для дела.