Ещё в художественной школе преподавал Леонид Васильевич Лебедев. Он вёл искусствоведение. Леонид Васильевич оставил неизгладимые впечатления. Очень худой, с ввалившимися щеками и живыми внимательными глазами. Если сказать, что одевался бедно, значит, ничего не сказать. Тогда, в послевоенное время, многие одевались очень скромно. Например, мой учитель географии, у которого я учился сначала в 8-й школе, а затем в 19-й, Василий Иванович Марков, учитель талантливый, интересный, заслуженный, орденоносец, ходил всё время в каком-то синем байковом кителе, явно не фабричного изготовления. Китель этот, многократно стиранный и потёртый был, похоже, довоенного времени. Но даже на этом фоне Лебедев выглядел бедно, тем более, что шли уже пятидесятые годы, когда отменили карточную систему, появились хоть какие-то товары, и люди стали следить за своим внешним видом. К тому же ему давно надо было заняться протезированием своих зубов. Но когда приходил в школу этот преподаватель в старой заштопанной одежде с большим рюкзаком за спиной и развязывал его, происходило чудо. Из рюкзака он доставал уникальные, богато иллюстрированные издания картинных галерей. Были и зарубежные книги, немецкие, французские, отпечатанные на шикарной бумаге. Разговор о творчестве больших мастеров Лебедев мог достойно иллюстрировать, и его беседы всегда захватывали нас.
Окончил общеобразовательную и художественную школы я одновременно. Поехал в Москву вместе с одноклассниками по художественной школе, которые решили поступать в текстильный институт. Туда же за компанию подал документы и я. Вскоре, ознакомившись с работами других абитуриентов, почувствовал, что поступлю. Понял, что потом всю жизнь придётся рисовать фасоны платьев и узоры тканей. Эта перспектива показалась скучной. В последний момент перед экзаменом забрал свои документы и поехал в Ленинград в училище им. Мухиной, где готовили скульпторов. Но там конкурировали сильные абитуриенты, многие уже окончившие художественные училища. На собеседовании мне сказали, что если бы сразу приехал к ним и походил на курсы, имел бы реальную возможность поступить. А без подготовки мне надеяться нечего. В течение двух дней надо было решиться на что-то. И я в самый последний момент подал документы на юридический факультет ЛГУ, затем успешно сдав вступительные экзамены.
Перспектива работы следователя, а тем более прокурора, меня, конечно, не интересовала. Вероятно, после того, как мой отец был незаслуженно арестован в 1938 году, в нашей семье бытовало недоброжелательное отношение к правоохранительным органам, повлиявшее и на меня. Другое дело, отношение к работе юриста-международника. Поэтому и тему первой своей курсовой работы я взял о государстве Само (было такое первое славянское государство на территории нынешней Чехии). Советские историки почему-то умалчивали о нём, лишь в дореволюционных публикациях можно было найти нужный мне материал. В университете нас готовили серьёзно, поэтому я стал пользоваться научной библиотекой университета, где было огромное количество уникальных изданий.
Так мне в руки попала книга начала XIX в. об истории европейских государств. На ней были экслибрисы кого-то из Бестужевых-Рюминых и, кажется, Волконских, в библиотеку которых книга попала позднее. К тому же на титульном листе стояла печать Императорского С.-Петербургского университета, что для меня было буквально открытием. Нам, студентам, постоянно напоминали, что мы учимся в университете с большой историей, но называли его Ленинградским Ордена В.И. Ленина государственным университетом им. А.А. Жданова. До встречи с этой книгой я даже и не задумывался, что учусь в бывшем императорском университете.
В конце 1956, а, может, в самом начале 1957 года, но не позднее, я познакомился с книжным знаком. Нам, будущим юристам, только начали преподавать латынь, но, по воле случая, я уже мог перевести термин Ex Libris – как «из книг», поскольку эти слова, но в других сочетаниях, уже встречались мне. После этого, то ли в этой же библиотеке, то ли в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, куда я тоже стал тогда ходить, мне попадалась еще одна книга с экслибрисом какого-то петербургского книжного магазина, кажется, Вольфа. Я узнал, что такое экслибрис. Одновременно с неменьшим интересом разглядывал я тогда и старые мастичные штемпели на книгах, которые попали в университетскую библиотеку. Забавно было держать в руках книгу, которая, судя по штемпелю, была когда-то в личной библиотеке приват-доцента университета.