Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Н.А. Ермолов уверял меня, что в Намангане, рассказывая вышеизложенное ему, Ермолову, Ш-гу, братьям М.-З-ским и иным своим ближайшим приятелям, Скобелев от души хохотал над тем, как ловко ему удалось одурачить недальновидного «старикашку».

По возвращении из заграницы, Скобелев был командирован в Туркестан, в распоряжение командующего войсками. Оставив жену в Петербурге, он отправился в Ташкент и в августе 1875 года пошел в Кокандский поход. В ноябре он был уже произведен генерал-майоры, имея всего 32 года от роду.

Возвращаюсь к описанию наманганских событий.

Однажды в сумерки, в последних числах ноября, наш, ракетный, дивизион получил приказание немедленно седлать и выступить в составе небольшого отряда куда-то за Дарью.

Кроме нашего дивизиона, насколько помню, пошли две сотни казачьих сотен, одна или две роты пехоты и взвод казачьей батареи. Пехота, помнится, была на арбах.

Мы выступили уже совсем вечером. Дул сильный ветер; сплошные тучи заволокли небо; пошел мелкий, косой холодный дождь; тьма – хоть глаза выколи.

Дорогой уже мы узнали, что идем в какой-то кишлак Гур-тю-бе, где, по донесениям лазутчиков, стоит неприятельский отряд.

Около Киргиз-Кургана, верстах в 14 от Намангана, мы должны были переправиться через Дарью вброд. Была уже ночь.

На Дарье одно из орудий сошло с брода и затонуло. Пришлось вытаскивать на людях. Провозились несколько часов; а когда вытащили на другой берег, то было уже совсем светло.

Отряд двинулся дальше по ровной, открытой степи. До Гур-тюбе оставалось еще верст 10. Тогда разъяснилось. Выглянуло солнце.

На дороге мы увидели несколько арб, оглоблями в сторону Намангана.

Несомненно было, что хозяева этих арб, заметив нас, выпрягли лошадей и ушли обратно, конечно, дав знать кому следует о нашем приближении.

Наконец мы стали подходить к Гур-тюбе.

В ближайших окрестностях небольшого кишлака, на совершенно открытой местности, никакого неприятеля не было видно.

Скобелев, оставив пехоту и артиллерийский взвод идти шагом, выстроил наш дивизион, с сотнями на флангах, развернутым фронтом и повел нас вперед рысью.

Когда мы обходили кишлак с восточной стороны, перед нами открылась такая картина: под острым углом к нашему магистралу, направляясь к видневшимся вдали песчаным барханам, врассыпную бежали безоружные мужчины, женщины и дети. Дальше, между барханами, виднелось несколько арб, чем-то нагруженных и уходивших по дороге в Токайли и Маргелан.

Скобелев, ехавший в 20–30 шагах перед нашим дивизионом, скомандовал: «Шашки – вон! Марш-марш!» Сотенные командиры приняли команду, и казаки ринулись карьером; а Нил, которого Скобелев не мог не слышать, обернувшись к дивизиону, крикнул: «Не сметь вынимать шашек! Рысью!»

Я так и обомлел. Помню: первое, что шевельнулось внутри меня, это – страх за Нила, которого я любил от всей души. Мы сейчас отстали от Скобелева и от сотенных казаков.

Но так как раньше сотни шли на флангах дивизиона, то на первое время между нами образовался довольно большой интервал, в котором бежал безоружный сарт с ребенком на руках.

Нил первый увидел, что на него несутся два казака, и крикнул мне: «Володька! Скачи! Убьют!»

С криком – «не смейте трогать; не смейте трогать» – я понесся к сарту; но было уже поздно: один из казаков махнул шашкой, и из рук оторопевшего, обезумевшего сарта выпал на землю несчастный 2– летний малютка с глубоко рассеченной головой. У сарта, кажется, была рассечена рука. Окровавленный ребенок судорожно вздрогнул и кончился. Сарт дико-блуждающими, расширенными глазами бессмысленно смотрел то на меня, то на ребенка.

В. Наливкин

(Продолжение следует)

«Русский Туркестан». 1906, № 120

Не дай Бог никому пережить такого ужаса, который я пережил в эту минуту. Я чувствовал, что какие-то мурашки ползут у меня по спине и по щекам, и что-то сжимает мне горло, от чего я не могу ни говорить, ни дышать. Я много раз видел убитых и раненых; я видал раньше смерть, но такого ужаса, такой мерзости, такого позора воочию я еще не видал. Для меня это было ново.

Подошел дивизион, и мы пошли дальше. Везде трупы зарубленных или застреленных безоружных мужчин, женщин и детей. Пройдя с полверсты, мы увидели такую картину: под крутым отвесным берегом широкого сухого арыка лежит целый ворох женских и детских трупов; немного в стороне, лицом кверху и с раскинутыми руками, лежал труп, по-видимому, застреленный в грудь молодой красивой сартянки.

Какой ужас! Какой позор! Мы, русские воины, не найдя сколько-нибудь достойного противника, занимаемся зверским избиением женщин и детей!

Наш дивизион вернулся в Гур-тюбе несколько раньше Скобелева и стоял, не слезая с коней, ожидая указания, где стать биваком.

Через несколько времени подъехал Мих. Дмитриевич с конвоем. Как ни в чем не бывало, он начал в шутливом тоне сетовать на то, что сегодняшнее «дело» не выгорело, и утешать меня возможностью попасть в «настоящее». Я молчал. Нил, со сдвинутой на затылок шапкой, по обыкновению благодушно улыбался.