Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

На мой вопрос: «Скажи по правде, Николай Алексеевич, что ты думаешь об этой, как говорят, подозрительной рекогносцировке Скобелева?» Ермолов, ехидно усмехаясь, ответил мне так: «Ничего, душа моя, достоверно не знаю; одно только скажу тебе – не ходи в академию Генерального штаба, развратят они тебя там, и ты тоже сделаешься шарлатаном».

По некоторым причинам я ни в какую академию не собирался, но, тем не менее, читал очень много.

Пока стояли весна и лето, жить было сносно. Время незаметно шло между конными учениями, стрельбами, книгами и умеренным флиртом.

Но настала осень, а вместе с ней скучнейшие занятия с нижними чинами в казарме и в парке; началась непогодь, грязь.

Я стал скучать, а затем и прямо-таки захандрил.

В это самое время случайно узнаю, что петро-александровский отряд[653] зимой пойдет в экспедицию, в Туркмению.

Однажды утром, вместо того чтобы отправиться на службу, я надел мундир и отправился к А.Е. Жаринову, нашему бывшему начальнику артиллерии.

Дня через 3–4[654] я уже ехал на почтовых, направляясь в Перовск, Казлинск и степью в Петро-Александровск.

Зимой мы действительно ходили в Туркмению, но это была скорее военная прогулка, чем военная экспедиция.

В июле 1875 года я поехал в отпуск в Россию.

В Саратове уже я узнал, что ташкентские войска выступили в Кокандский поход.

Не дождавшись конца отпуска, в сентябре я двинулся обратно и в октябре был в Ташкенте.

Главный отряд под начальством К.П. Кауфмана уже вернулся восвояси.

Нами был занят только правый берег Нарына и Дарьи (теперешний Наманганский уезд).

Начальником вновь образованного наманганского отдела и начальником наманганского отряда был назначен М.Д. Скобелев.

Левый берег Нарына и Дарьи принадлежал хану. Военные действия не прекращались.

Я был назначен не в свою, казачью, батарею, которой командовал Абрампольский, а в казачий ракетный дивизион, командиром которого состоял артиллерии штабс-капитан Н.Н. Куропаткин, с которым мы были уже относительно старыми приятелями по Ташкенту и по Хивинскому походу.

В ноябре, наскоро устроив молодую жену у знакомых, я с так называемой «оказией» отправился в отряд, в Наманган.

В. Наливкин

(Продолжение следует)

«Русский Туркестан». 1906, № 119

Я приехал в Наманган вслед за подавлением восстания, когда часть города, впоследствии обращенная в русский квартал, была разгромлена канонадой наших орудий. Еще пахло гарью. Местами еще тлели и курились обгоревшие балки разрушенных построек. То там, то тут из-под развалин вынимали случайно обнаруживавшиеся трупы убитых туземцев.

Меня сразу охватило уже знакомое мне, особенное, тревожнорадостное, возбужденное состояние; я вновь почувствовал себя в обстановке запорожского коша[655].

Скобелев принял меня очень любезно, как старого знакомого, обнадежил по части возможности вскоре же попасть в дело, но, поболтав со мной несколько минут, извинился, сказав, что у него невероятно много дела, в особенности же с массой лазутчиков, которые доставляют ему все новые и новые сведения.

Невзирая на мою юность (мне шел тогда 24-й год) и на крайне малое еще знание людей, мне все-таки бросилась в глаза какая-то особенная деланость и даже театральность Скобелева, которой раньше, в Хивинском походе, я, как будто не замечал.

Вместе с тем теперь Скобелев стал уже «нашим»; предстояло служить с ним, а поэтому волей-неволей и приходилось им интересоваться.

Я поселилися в одной сакле с Н.Н. Куропаткиным. С нами жили: покойный ныне А.Д. Маслов, тогда артиллерийский подпоручик, командовавший «подвижным» взводом, и только что произведенный в офицеры артиллерии прапорщик И.Г. Тутолкин (ныне отставной полковник), состоявший ординарцем при Скобелеве.

С покойным Нилом Николаевичем Куропаткиным я познакомился и сразу же близко сошелся еще перед Хивинским походом. Это был в высшей степени симпатичный и далеко недюжинный человек.

Красивый и мощный физически, с умным, открытым лицом, с вечно приветливой улыбкой, всегда веселый, добродушный и остроумный, не пьяница, но и не дурак выпить в подходящей компании, беззаветно отважный, покойный Нил был общим любимцем всей той части офицерства, с которой ему приходилось сталкиваться. Начальство держало себя с ним очень осторожно и осмотрительно, ибо два-три факта из служебной жизни покойного Нила доказали, что это офицер, который никогда не только не станет гнуть спину, но никогда никому не позволит наступить себе на ногу.

С большей частью офицеров отряда я был знаком по Ташкенту. К нашей казачьей батарее по-прежнему был прикомандирован Н.А. Ермолов, старый приятель Скобелева. Заинтересовавшись Скобелевым и бродя по подобию запорожского коша ради свидания с приятелями и боевыми товарищами, я вместе с тем стал собирать сведения о Михаиле Дмитриевиче.

Дня через 3–4 по этой части выяснилось нижеследующее.

Нижние чины называли его не иначе как «ерой».