Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Число жилых комнат во внутреннем дворе различно и соображается прежде всего, конечно, с размерами семьи и с ее средствами. Дети-подростки спят по возможности отдельно от отца и матери, а в случае нескольких жен, каждую из них туземец старается снабдить отдельным помещением[394]. Но так как правом многоженства пользуются сравнительно немногие, наиболее состоятельные люди, и то главным образом в городах, то поэтому в большинстве случаев внутренних комнат бывает не больше двух. У бедного же населения всегда одна.

Устройство и убранство этих комнат в средних классах такое же, как и для михман-ханы с тою только разницею, что первые оштукатуриваются алебастром и имеют раскрашенные потолки реже вторых. У бедного люда в жилой комнате внутреннего двора очень часто нет окон, заменяемых отверстием в крыше; дверь маленькая, одностворчатая; пол застилается кошмой не сплошь, а только в половину комнаты. На этой кошме вповалку спит вся семья.

По устройству своему жилая комната внутреннего двора отличается от михман-хана тем только, что углубление для калош делается гораздо больших размеров, а в одном из его углов, обыкновенно в стороне от двери, ближе к камину, вырывается глубокая, уширяющаяся к низу яма-абриз, покрытая сверху или жерновом с небольшой дырой посередине, или железной решеткой, или же деревянной настилкой с широкими щелями. В эту яму сливаются помои, и над нею же делаются омовения.

В одной из больших ниш, идущей от потолка до полу и устраиваемой обыкновенно против входной двери, стоит сундук, по большей части русской работы, окованный жестью; иногда он заменяется шкафчиком, наглухо вделанным в нижнюю часть этой ниши. Здесь хранится белье, платье, лоскуты, часть посуды и др. домашняя рухлядь, или же сласти, горшки с салом и маслом и т. п. Поверх суща на день складываются одеяла и подушки.

В одном из углов, около сундука, – палка, приблизительно в сажень длиной, укрепляется (в горизонтальном направлении, на высоте головы) своими концами в две из пересекающихся стен; на ней в виде украшения комнаты развешиваются шелковые рубахи, камзолы и халаты хозяйки дома. Таким же украшением служат расставленные в нишах медные и крашеные жестяные подносы, чайдуши, фарфоровые чайники и чашки, нередко гарднеровской работы[395], с малиновыми и синими цветами, аляповатой русской работы ящички и шкатулки с женскими украшениями, жестяные подсвечники местного произведения, с широчайшими основаниями и сальными огарками; сюда же случайно попадает маленькая хрустальная вазочка и русский пузырек из синего стекла, когда-то вмещавший в себе раствор ляписа[396], а теперь исправляющий должность табакерки. Хозяйка дома время от времени высыпает из него на ладонь левой руки щепотку мелко истертого, темно-зеленого насвая и помещает его между щекой и десной. Подержав там табак минут пять, она выплевывает его. Если это происходит в комнате и дама сидит, то она плюет или в углубление, имеющееся посреди каждой комнаты для углей (аташ-дан), или же отвертывает для этого край кошмы. На дворе она плюет безразлично, во все стороны, и если неопытный европеец через полчаса случайно взглянет на место такого плевка, то он непременно подумает, что тут сидела птица, продолжительно питавшаяся зеленью.

В зажиточных семьях зимой, когда температура туземного жилья мало чем отличается от температуры двора, обогреваются таким образом. В аташ-дане кладется кучка хорошо прогоревших углей; над ними устанавливается невысокий табурет-сандал, покрываемый сверху одним или двумя ватными одеялами. Сидят около сандаля, подсунув ноги под одеяло. Нагреваются, понятно, одни только ноги.

Зимой у сандаля проводят большую часть дня и ночь; здесь работают то, что можно работать при таком положении, едят, ставя пищу поверх сандаля, и даже спят.

Если сандал не успеет совсем погаснуть и сильно остыть к утру, то спать очень удобно и даже приятно, так как, приподымая одеяло, можно пропустить теплый, нагретый воздух, по желанию, до колен только, до пояса, до шеи. Утром голова, остававшаяся всю ночь на сравнительном холоде, всегда свежа, но зато простудиться очень и очень легко.

Нельзя не удивляться, как туземцы не простуживаются и не мрут сотнями, благодаря их дневному сидению у сандаля. Наложит сартянка под сандаль свежих углей и греет босые ноги; нажжет их до того, что чуть кожа не трескается, встает, надевает калоши на боcy ногу, идет на двор, стоит там полчаса, час, приходит назад, в комнату, опять садится у сандаля, опять греет ноги, опять выскакивает на двор, и так ежедневно, на каждом шагу и всегда почти безо всяких сколько-нибудь серьезных и немедленных же последствий. Случаи простуд и ревматизмов бывают, конечно, но, по-видимому, далеко не в таком числе, какого можно было бы ожидать при таком широком игнорировании основных правил гигиены.

В бедных семьях сандаль большая редкость, ибо угли сравнительно дороги, а потому здесь обогреваются у камина (учак)[397].