— Ага, – проворчала она, закидывая ногу на борт. Она замерла, когда на нее упала тень королевы Лаитлин, застряв с одной ногой на корабле, а другой на пристани.
— Юная любовь – это сокровище, которое в юности поистине тратится попусту, – задумчиво проговорила королева, хмуро глядя на город, сцепив руки за спиной. – Мне приходится знать цену вещам, так что, поверь мне, в твоей жизни не будет ничего драгоценнее. Довольно скоро зеленые листья пожелтеют. – Она сурово посмотрела на своего Избранного Щита. – Думаю, ты можешь попрощаться и получше.
Колючка сморщилась.
— Моя королева, вы думаете, что я могу, или приказываете?
— Для Избранного Щита каждая прихоть королевы – приказ.
Колючка глубоко вздохнула, поставила ногу на пристань и потопала обратно к Бренду.
— Раз уж моя королева приказывает, – пробормотала она, откидывая пальцами, словно гребнем, прядь волос с его лица. Схватив его за затылок и притянув к себе, она долго и жадно целовала его, сжимая так сильно, что его ноги приподнялись над пристанью. А гребцы в это время одобрительно кричали, смеялись и стучали по веслам.
— Не замечал, что вы романтичны, моя королева, – пробормотал Колл.
— Похоже, я удивила нас обоих, – сказала Лаитлин.
Колючка оторвалась, вытерла рот, и эльфийский браслет на ее руке засиял золотым светом.
— Я люблю тебя, – сквозь шум команды услышал Колл ее ворчание. – И прости меня. За то, какая я.
Ухмыльнувшись в ответ, Бренд прикоснулся к шраму в форме звезды на ее щеке.
— Я люблю то, какая ты. Будь осторожна.
— Ага. – Колючка ударила его кулаком по плечу, потом гордо зашагала по пристани и перепрыгнула через борт корабля.
— Так лучше? – спросила она.
— Я вся растаяла, – прошелестела Лаитлин, и на ее губах играл лишь слабый намек на улыбку. Она в последний раз глянула на цитадель и кивнула кормчему. – Отчаливаем.
Королева пустого места
Они гуськом вошли в зал. Их было, может, дюжины три: тощие, как попрошайки, грязные, как воры. У двоих были мечи. У остальных – топоры дровосеков, охотничьи луки, мясницкие ножи. Одна девушка со спутанными волосами сжимала копье, сделанное из древка мотыги и старого лезвия косы.
Рэйт надул щеки, отчего порез на его лице запылал.
— А вот и герои.
— Некоторым бойцам вкладывают меч в руку на тренировочной площадке. – Синий Дженнер наклонился, чтобы прошептать ему на ухо. – Обучают всю жизнь, как тебя. А некоторым приходится взять в руки топор, когда Мать Война расправляет свои крылья. – Он смотрел, как оборванная компания неловко вставала на колени полукругом перед помостом. – Нужна храбрость, чтобы сражаться, когда ты этого не хочешь, не обучен, не готов.
— Никто мне меч в руку не вкладывал, старик, – сказал Рэйт. – Мне пришлось вырвать его из сотен других за острый конец. И меня беспокоит не то, что у них мало храбрости, а то, что мало умения.
— Хорошо, что у тебя есть тысчонка отборных воинов. Пошлешь их вслед за этими.
Рэйт сердито зыркнул на него, но ответить было нечего. Мастером говорить был Ракки.
— Мать Война награждает не храбрых и не умелых. – Дженнер кивнул на оборванцев. – А тех, кто делает лучшее из того, что есть.
Скаре это отлично удавалось. Она с такой благодарностью улыбалась оборванным новобранцам, словно это принц Кальива, Императрица Юга и дюжина герцогов Каталии предлагали свою помощь.
— Благодарю вас за то, что пришли, друзья мои. – Она убедительно подалась вперед на Стуле Байла. Хотя она была маленькой, но каким-то образом целиком заполняла стул. – Мои соотечественники.
Они не смогли бы выглядеть еще признательнее, даже если бы стояли на коленях перед самой Ашенлир. Их лидер, старый воин с лицом, покрытым шрамами, как колода мясника, прочистил горло.
— Принцесса Скара…
— Королева Скара, – поправила Сестра Оуд, немного чопорно надув губы.
Очевидно, ей начинало нравиться, что она больше не в тени Матери Скаер. Рэйт закатил глаза, но вряд ли мог ее винить. Тень Матери Скаер пробирала до костей.
— Прошу прощения, моя королева… – промямлил воин.
Но Скара, казалось, и вовсе не отбрасывала никакой тени.
— Это я должна просить прощения – что вам пришлось сражаться одним. Это я должна быть признательна – что вы пришли за меня сражаться.
— Я сражался за вашего отца, – сказал мужчина надломленным голосом. – Сражался за вашего деда. Я буду сражаться за вас до смерти. – И все остальные закивали.
Одно дело – предложить умереть, и совершенно другое – броситься на заточенную сталь, особенно если единственным металлическим предметом, который ты использовал в жизни, было ведро для молока. Не так давно Рэйт хихикал бы с братом над их дурацкой верностью. Но Ракки был где-то в другом месте, а Рэйт понял, что ему трудно смеяться.
Прежде он всегда точно знал, какой поступок будет лучшим, и обычно это было связано с топором. Так всё решалось в Ванстерланде. Но Скара всё делала по-своему, и оказалось, что ему нравится смотреть на это. Ему очень нравилось смотреть на нее.
— Откуда вы? – спрашивала она.
— Большинство из Окенби, моя королева, или с ферм в округе.
— О, я знаю это место! Там чудесные дубы…