Скоро рассвет. В палате Бремен был один, если не считать коматозного пациента на соседней койке. Джереми встал, превозмогая боль, выдернул из вены иглу капельницы и, хромая, добрался до окна. Присев под прохладной струей кондиционера, забиравшейся под тонкую больничную сорочку, он стал смотреть в окно.
Если бежать, то сейчас. Одежду на нем разрезали, когда доставали его из разбитого самолета, – он прочел мысли одного из врачей «Скорой помощи» и знал, что все считали чудом, что самолет не загорелся, врезавшись в поле в полумиле от аэропорта, – но Бремен также знал, где взять вещи, которые ему подойдут. Нужно лишь спуститься на один лестничный пролет в раздевалку для интернов.
В тот день он еще и подслушал, в каких шкафчиках интерны хранят ключи от своих машин… и шифры для замков на этих шкафчиках. Джереми решил «арендовать» почти новую и полностью заправленную «Вольво», принадлежавшую интерну по имени Брэдли Монтроз. Этот Брэдли работал в отделении неотложной помощи и вряд ли заметит отсутствие машины раньше, чем закончится его дежурство, через семьдесят два часа.
Бремен прислонился к стене и застонал. Рука жутко болела, голова раскалывалась на части, а в груди было такое ощущение, что осколки треснувших ребер впиваются в легкие – не говоря уже о других, более мелких травмах, мешавших сосредоточиться. Даже раны на бедре и в боку от миз Морган еще окончательно не зажили.
Джереми вздохнул и открыл глаза. Через небольшую щель в ширме он видел голову и плечи умирающего ребенка, с которым делил палату. Мальчик выглядел ужасно, но из мыслей медсестер и врачей, подслушанных днем, Бремен знал, что это не только из-за травм. Мальчик – Робби… фамилия вылетела из памяти – был слепым, глухим и умственно отсталым еще до того, как после избиения оказался здесь.
Кошмар, который мучил Джереми во время дневного сна, отчасти объяснялся гневом и отвращением одной из медсестер, которая старалась уделять больше внимания Робби. Мальчика обнаружили в деревянном туалете на берегу реки в восточном Сент-Луисе. Трое ребятишек, игравших на пустыре, услышали странные звуки, доносившиеся из туалета, и сказали об этом родителям. К тому моменту, когда санитары достали Робби из переполненной фекалиями ямы, он пролежал там больше двух дней. Его жестоко избили, и шансов выжить у него почти не было. Медсестра плакала, жалея мальчика… и молила Бога, чтобы тот скорее умер.
Судя по тому, что знали врачи и медсестры, полиция не нашла мать и отчима Робби. По мнению врача, на чьем попечении находился этот ребенок, они и не слишком старались.
Бремен сидел, прижавшись щекой к стеклу, и думал об умирающем мальчике. Он вспоминал о смертельно больных детях, которых видел в «Мире Уолта Диснея», и о кратких мгновениях покоя, которые подарил им с помощью телепатической связи. Во всем его бесцельном, эгоистичном бегстве от самого себя те несколько минут были единственными, когда он
Мальчик лежал на боку, наполовину прикрытый одеялом. Его лицо и верхняя половина тела освещались мониторами над его головой. Скрюченные, похожие на когти и словно изломанные пальцы Робби застыли на простыне; запястья выглядели тонкими, как у ящерицы. Голова ребенка была неестественно вывернута, из разбитых губ торчал язык. Лицо в синяках и кровоподтеках, нос явно сломан и расплющен, но Джереми почему-то подумал, что глазницы, которые как будто пострадали больше всего, всегда были такими – запавшие, черные, с тяжелыми веками, лишь наполовину закрывавшими бесполезные, похожие на белые камни глаза.
Робби был без сознания. Бремен не улавливал сигналов его сознания – даже болезненных снов – и очень удивился, когда из мыслей медсестры узнал, что в палате есть еще один пациент. Такого полного отсутствия нейрошума Джереми не наблюдал ни у одного человеческого существа. Робби был просто пустым, хотя из мыслей врачей Бремен знал, что приборы регистрируют активность его мозга. Более того, электроэнцефалограмма показывала высокую активность в фазе быстрого сна. Бремен терялся в догадках, почему ему не удается увидеть сны мальчика.