Полымя

«Ох, ты ж, старая, скачу с пятого на десятое. В райцентре мать с Тосей в заводи работали. Речка там есть, да ты знаешь, небось, она к монастырю тянется. Речка невеликая, болотная, но перед озером широкой становится. Вот это место мы заводью и называли. Там перед зимой пароходы укрыли. Прижали к берегам, под деревья, чтобы с воздуха видно не было, и оставили до весны. Но немец их разглядел, бомбил, попал во многие, но ни один не утоп, они в лед вмерзшие были. Ну так вот… При пароходах этих были будки с печками, и сторожа в них. Потому как без сторожей нельзя, на пароходах приборы разные, и вообще… объект. Вот такими сторожами моя мать с Тосей и числились. Двое суток на дежурстве, сутки дома. Так всю зиму и просторожили. А по весне, как лед на озере вскрылся, в заводь бригаду ремонтников прислали, чтобы, значит, пароходы на воду вернуть. Тут надобность в сторожах и отпала».

«И вы поехали в Покровское».

«Ну да. И Тосю с собой взяли. Она же одинокая была, и работница никакая. Школьников еще осенью дальше вывезли, эвакуировали, а сторожихой ее мать моя пристроила, она и опекала. И куда ей было податься? Или с нами, или в могилу с голодухи. В общем, приехали мы, а захоронок-то и нет, выгребли. Поубивалась мать, и Тося с ней, потом сели они и стали рядить, что дальше делать. Колхоза нет, скотины нет, сажать-сеять нечего, да и немца хоть отогнали, а он все равно тута, недалеча, постреливает. Отправились они тогда к командиру полка, что оборону держал, у него в Покровском командный пункт был. И вот же добрый человек, не отмахнулся. Стали они продукты и другое разное, что требовалось, по окопам развозить, и в Полымя ездили, и дальше по берегу. Телегу им дали с лошадью, а Тося ее как увидела, так и разревелась. Та самая! Ну лошадь та самая, на которой минувшей осенью она воду возила. Только недели не прошло, как приметили их немцы – и снарядом! Они, мать моя с Тосей, как раз лодку нагружали. Ее с Косого острова прислали, там тоже наши были, пулеметчики. И вот грузим мы лодку…»

«И вы с ними ездили?»

«А куда меня девать? С ними. Значит, грузим мы лодку, и вдруг свист. Снаряд! Солдат, который с лодкой приплыл, кричит: «Ложись!» – и в кусты. А мы-то знаем, ученые, что перелет, раз свистит, и не шибко-то испугались. И лошадь наша тоже была войной обученная. Только голову к земле опустила, стоит, ушами прядает. Второй снаряд в воду упал. Тут уж и мы в стороны прыснули, а то как раз посередке, и третий к нам прилетит, уж так заведено в артиллерийской науке. А лошадь осталась. Тогда ее осколками и порезало».

«А дальше что было?»

«Дальше? Тося плакала, но ведь это как посмотреть: жалко, конечно, а с другой стороны – счастливый случай, коли уж подвернулся – держи. Мы потом долго ту конину ели. И солдатикам с Косого перепало, да поболе нашего. Это чтобы не болтали лишнего: убило кобыляку – и все тут, на куски порвало. Тот из них, что при лодке был, как из кустов вылез, про счастливый случай и сказал. Он и лошадь забил, разделывать помогал. Матери помогал, я-то мала была таким делом заниматься, а Тося не смогла, убежала. Лошадь нам потом новую выделили. Так мы и ездили втроем и весну, и лето, и осень, а там и немца погнали. Сдали мы телегу под расписку, конягу по морде погладили, попрощались с командиром полка и стали в мирную жизнь вживаться».

Егорова спохватилась:

«Заговорила я тебя, Олег. Ты же к Игорьку пришел, а я тебя былым мучаю».

«Так мне же интересно».

«Вот уж будто? – не поверила Егорова, но видно было, что ей приятно. – Игоряша тоже говорит: интересно, и все выспрашивает. И про деда своего тоже. Отец мой по милицейской части был, а как война началась, помогал военным тут оборону выстраивать. Дома появлялся наскоками. А на фронт в декабре ушел. Нашел нас в райцентре, попрощался. А повоевал недолго, убили его под Ржевом. Пал смертью героя! – Анна Ильинична произнесла это с тихой гордостью. – Так вот когда покрепче была, я Игорьку все места показала, куда мы тогда с матерью и Тосей ездили. А то помру, кто помнить будет? А помнить надо, как оно тогда было, через что пройти довелось».

«В прошлом лишнего не бывает, – он согласно наклонил голову. – Все важно. А где сын-то ваш, Анна Ильинична?»

«К обеду обещался приехать. Ты бы позвонил ему, у него телефон всегда с собой».

«Я пробовал. Не отвечает».

«Значит, далече где-то. А что пришел-то? Или секрет?»

«Да с кораблем моим…»

«Что, нашли поджигателя? Или думаешь на кого?»

«Нет. Я про то, что, может, и не было его».

«То есть как: пожар был, а поджигателя не было?»

«Случается такое с электричеством. Короткое замыкание, искра – и все».

«Ой, темнишь ты что-то».

Он поднялся:

«Ладно, Анна Ильинична, дело это неспешное, так что поклон от меня Игорю Григорьевичу. Пойду. Загляну в магазин – и до дому».

«А может, погодишь? Я щей наварила».

«Нет, спасибо. До свидания».

Он надел куртку, нахлобучил шапку и спросил от порога:

«А что с женщиной той, с учительницей, стало?»