Полынь чужбины

— Что вам принести? — спрашиваю я, утирая ей слезы.—Сдобных булочек? Печенья?

Старушка цепко, как ребенок, держит меня за руку.

— Ничего не приносите, спасибо. Побудьте еще со мной! Не уходите!

— Милая Евдокия Семеновна, мы вас никогда не покинем. Вы будете жить в чистой, уютной комнате, вам будет тепло. Никто вас не обидит, ведь на свете не только одни злые, есть и добрые! Вы познакомитесь с людьми своего возраста, не будете так одиноки.

Бедная старушка понемногу успокаивается; на лице ее появляется тень улыбки.

— А вы еще придете ко мне?

— Приду, милая.

Мы нежно прощаемся.

Кажется, я смогу устроить мою старушку во Флашинге, где у меня имеется маленькое русское «гнездо». А до тех пор я навещаю Евдокию Семеновну; она совсем пришла в себя и щебечет о своей прежней счастливой жизни в Персии.

Которая из этих забытых женщин была его Н.? Ее ли искал Костя Найдич? И нашел ли?..

11

«23. VII. «Кто живет без печали и гнева, тот не любит Отчизны своей!..» Эти слова как нельзя больше подходят к нам — мы принесли с собою море печали, бездну гнева, и все же мы «ничтожество», существующее только вследствие карающей десницы начальства, мы только через три года борьбы узнали, что являемся не идейными борцами за родину, а «бандой солдат в офицерских погонах». Мы только «прекрасный материал в железных руках» ген. Кутепова... Нам говорят о патриотизме, нас упрекают в отсутствии гражданского мужества... а никто не подумал, что «сірко гавкє так, як годують»... Мы сидим неделями без газет, питаемся фантастическими слухами, живем несбыточными надеждами... Нас третируют на каждом шагу, не считаясь не только с офицерским, но и с человеческим достоинством вообще... Мы месяцами ждем чуда — ждем единения в стане зарубежной русской общественности, прекращения грызни. Мы не хотим положения, власти, почета — мы хотим освобождения родины и умиротворения ее, что даст нам возможность закончить образование и работать на мирном поприще!

Вчера весь день писал биографию полковника Булатова для истории полка — вспоминал прошлое и пришел в ужас: где все героическое, светлое, идейное?.. Убито, умерло, ушло из армии — идеалы Корнилова погребены под спудом, явились новые птицы, запели новые песни, армия обросла собачьей шерстью, человеческое почти вымерло...

По Константинополю производится запись на Дальний Восток. Французы дают билет и деньги — отправлено несколько партий... А мы сидим, нас учат, что патент на патриотизм, что индульгенция на любовь к родине и народу только здесь. Доколе, о господи!

25. VII. Проснулся чуть свет — пришла объемистая пачка газет! Дует норд-ост, жжет солнце. Лежа на кровати, прочел все газеты: здесь и призывы Бурцева к единению вокруг идеи осво-вождения родины с новым лозунгом: «не республика, не монархия, а родина!» Здесь и документальные сведения о голоде и экономической разрухе, ведущей к неизбежному концу — краху Совдепии. Здесь и жгучие, желанные вести с Дальнего Востока, где вновь загорелась заря освобождения России, началась вооруженная борьба — сердце и душа рвутся туда, на родную землю. Там борьба, там жизнь! Здесь изверившаяся, обозленная масса, готовая перегрызть друг другу глотку из-за положения, власти, удовлетворения низменных желаний...

Все мы, старые идеалисты, марковцы 9-й роты, ее питомцы, решили уйти, уехать без оглядки в Сибирь, вести борьбу. Удастся ли?

14 ч. Заснул днем на один час, проснулся с вопросом: «Что такое садуней?» Вызвано это сном — приснился Харьков, приснился старый знакомый — в былые годы мы с ним много говорили, спорили... Однажды я спросил его: «Что, продолжаете фарисействовать?!» — «Нет, садунействую!» — ответил он. Напряжение памяти о том, что такое «садуней», вызвало мое пробуждение. Еле удалось установить. По счастью, у одного из офицеров нашелся «Малый энциклопедический словарь», оказалось — это еврейская секта, отрицавшая воскрешение, возмездие за добро и зло...

...Выждав время, мы проберемся к ген. Семенову, свергнем комиссаров, освободим родину, созовем всенародное учредительное собрание, нам нужна только родина и порядок безотносительно к форме правления, желательна, понятно, та форма правления, которой добивалось все лучшее русское общество, боровшееся с произволом монархии!

27. VII. Утром проснулся рано, принялся за газеты. В России катастрофа... Голод разрастается, ширится, принимая размеры национального бедствия. Рушится советский строй и рушится так, как того я ожидал и всегда говорил. Теперь необходим сильный удар, от которого все рухнет и воспрянет родина... Тяжело торчать здесь, зная, что есть фронт на родине, на Дальнем Востоке... Как вырваться отсюда, принести себя вновь на новые жертвы?.. Сердце может не выдержать, голова трещит, так можно сойти с ума!

Ветер безжалостно рвет и треплет полотнище палатки, девятый месяц проходит под это осточертевшее хлопанье полотна, под стук веревок по крыше, под скрип стоек... Скоро, кажется, этому конец. Армия переводится в Болгарию.