Полынь и порох

Шурка теперь полностью отвечал за охрану пленного фотографа, иногда меняясь с Алешкой, чтобы написать и размножить очередное штабное воззвание.

Находясь целый день около двери с заключенным, Пичугин на ночь сдавал пост казачьему караулу. Утром он опять приходил, начиная дежурство с вывода Ираклия Зямовича в уборную.

Ценципер, когда мозг его выплывал из тумана галлюцинаций, производил впечатление интеллигентного человека. В это время с ним можно было обменяться фразами, подсунуть под нос котелок с едой. В угаре философских баталий с кладбищенским сторожем Ираклий Зямович ни еды, ни сна категорически не замечал, сопровождая требования караула истеричным криком: «Все тленно!»

Пичугин поначалу пытался повлиять на душевное состояние арестанта, но безуспешно. Он не знал, что при всякой подобной попытке образ сторожа в мозгу Ценципера устраивал настоящий бедлам. Но Шурка, юноша рациональный, решил заняться изучением феномена, дабы извлечь из происходящего хоть какую-то пользу. Сказать по правде, сидеть целый день на стуле в слабоосвещенном коридоре – занятие скучнейшее.

Первым делом Пичугин подметил, что галлюцинациям у фотографа, похоже, предшествуют слова: «Поди прочь, мерзавец!» или «Изыди, свинья нечестивая!», а заканчиваются очи после жалобных: «Челобитную не побрезгуйте!» или «Не погубите, ваша честь! Оклеветан в недоносительстве!»

Когда всхлипывания прекращались, приходило время для простых вопросов вроде: «Кашу будете?»

Тогда Ценципер шел на контакт и отвечал по существу. Постепенно приходя в себя, фотограф становился словоохотливей и хитрей и мог сам заговорить о погоде, о своей мастерской, о персонах, которых довелось запечатлеть, о том, почему его здесь держат. Шурка разговор всегда поддерживал, но через дверь, постепенно становясь для Ираклия Зямовича бесплотным голосом. Когда Ценципер замолкал, это означало: жди нового приступа. Однако заклинить подопечного могло и от отдельно прозвучавшего слова. Так, например, два раза он весьма резко отреагировал на «не взыщите» и один раз на «капут». От «капута» маэстро так заколдобило, что Пичугин чуть не потерял основную нить ценциперской отповеди сторожу.

«Свинская морда! – орал Ценципер. – Всех вас, татей, к ногтю! Кайзер без протекции индульгенцию пожалует! Высочайше! Подданство! Аргентинским наместником! Быдло могильное! Челобитную подам!»

На этот раз последняя фраза звучала грозно и неумолимо. Сторож, видимо смекнув, что загнобить оппонента не светит, свалил из головы «диверсанта» куда подальше.

Постепенно выстраивалась цепочка: «Капут – кайзер – подданство – Аргентина». Цепочка получалась явно прогерманская.

«Так-так-так… Интересненькое у вас сумасшествие», – подумал Шурка и, дав узнику передых, решил продолжить эксперимент с немецкими словами. Дождавшись момента, когда кладбищенский сторож вновь выйдет на тропу войны, Пичугин громко и отчетливо произнес: «Айн, цвай, драй, яволь!»

В комнате за дверью что-то грохнулось, и уличающий голос Ценципера взвыл: «Контрибуцию кровью платишь? Упырь! Отдавай Брест-Литовск!»

Потом повторилось все то же самое. Когда дело дошло до «протекции» и уже грозило кончиться «челобитной», Шурка, подражая голосу Ираклия Зямовича, застонал: «Челобитную без протекции не возьмут! Кто протекцию обеспечит?»

Наступило гробовое молчание, а потом узник душевных мук взмолился: «Пустите меня к Федорину! Покойники ящик упрут!»

После того как встревоженный Шурка доложил полковнику Смолякову о своих наблюдениях, эксперимент решили повторить. Ценципера допрашивали и со сторожем в голове, и без сторожа. В результате линию «Федорин – немцы – груз» удалось четко установить. Логически следовало, что ящик – это недостающее золото. В конце допроса Иван Александрович только развел руками, перечитывая записанный Пичугиным отчет:

– Прямо какие-то записки сумасшедшего – все вокруг работают на немецкую разведку! Хорошо бы устроить господам шпионам неожиданную встречу.

Отныне Шурке, как знатному детективу, было поручено глаз с фотографа не спускать, слушать во все уши, используя и дальше свой метод воздействия.

– Может, узнаем, где они ящик зарыли? Хотя удравший помощник Ступичева наверняка его прибрал, – предположил Смоляков.

О том, что ящик в могиле, Ценципер кричал не раз, но добиться от маниакального шизофреника более точных координат не получалось. Однако и времени на дознание у полковника уже не оставалось – назревал новый штурм города.

К новому походу на Новочеркасск в штабе Южной группы готовились тщательно. Командование, помня о прошлых ошибках и недочетах, делало все, чтобы их избежать. На этот раз не только офицеры, но и каждый боец отлично знал свою задачу. Войска в изобилии снабдили картами и схемами разделенного на районы города. В каждом районе были определены пункты для пленных и сбора оружия, заранее составлены команды для занятия учреждений, указаны места расквартирования частей и определен порядок их довольствия. Каждый станичник знал, где будет располагаться штаб.