Полынь и порох

У ворот гаража кого только не было. Комиссары с ординарцами, начпроды с мешками, матросы с мандатами на транспорт для реквизиций. Грузовые и легковые автомобили то и дело въезжали или выезжали. У входящих внутрь часовые проверяли пропуска. Один из грузовиков притормозил неподалеку от въезда. Водитель пригласил нескольких матросов забираться в кузов, а сам открыл капот.

– Щас воды подолью и поедем, – сказал он старшему морячков.

Шурка, стоявший за деревом, быстро снял очки, шапчонку, кинул в траву трость. Теперь он напоминал беспризорника.

– Дяденька, дяденька! – затеребил он шофера. – Не могли бы вы дяденьке Журбе вот этот рецепт… э-э… передать? Меня из аптеки послали.

Солдат с ведром направлялся к воротам.

– Давай, шкет. Для Журбы передам.

Через пару минут на улицу вышел огромный розовощекий человек с размером ботинок почти как два пичугинских.

– Это ты рецепт на мазь приносил?

Шурка с ужасом посмотрел вверх, потом на протянутую ему руку-кувалду.

– Ага, я.

– Ну, тогда давай, рассказывай, что «аптекарь» еще говорил. Да не бойся.

Быстро передав Журбе все, что велел Иван Александрович, Пичугин подхватил трость и поспешил затеряться в улицах.

Следующей остановкой на пути конспиратора вновь была лавочка напротив докторского дома. Уля обещала осмотреть комнату в доме соседей, которую снимал Ступичев. Их жилище после разграбления так никто из красных и не занял, а входная дверь стояла подпертая выломанной штакетиной.

Когда Пичугин в образе нищего появился из-за угла, девушка так и прыснула со смеху.

– Ой! Я всего чего угодно ожидала, – хихикая, сказала она обескураженному Шурке, – когда вы говорили о перевоплощениях. Но чтобы такое!

Гимназист обиделся:

– Меня, между прочим, чуть нищие у собора… э-э… не порвали – за конкурента приняли!

– Саша, перестаньте дуться, – обезоруживающе улыбнулась Уля. – Вот то, что мне удалось найти.

На ее ладони лежали зажигалка, пуговица и обрывок добровольческой газеты, слабо пахнувший одеколоном. Шурка принюхался.

– Это его одеколон, – пояснила Уля, – Я хорошо запомнила.

– Наверное, в газету заворачивали флакон при покупке, а он в кармане… э-э… потек, – предположил Шурка. – А это откуда?

– Как вы и говорили, я под кроватью пошарила. Пуговица оттуда. Ох и страшно там вечером! Ларионовых, можно сказать, из-за Ступичева убили. Всю семью. Сапожник донес.

Бензиновая зажигалка не работала и ничего собой не представляла. Может, поэтому ее и выбросили. Кто – неизвестно. Только Ступичев не курил. Но вот пуговица была необычная.

– Я уже говорила, – деловито продолжала Уля, – что к Ступичеву несколько раз наведывался фотограф Ценципер. Ну, вы знаете… Тот, у которого ателье на углу Московской и Горбатой.

– Да кто ж его не знает, – оживился Пичугин, протирая и надевая уже свои очки. – У него полгорода портреты делало.

Курсистка тряхнула косой и картинно повела плечами:

– Я, например, предпочитаю фотографироваться на Платовском. Мне кажется, что они тоньше чувствуют характер.

Шурка уважительно посмотрел на нее.

– Но что странного в визитах этого Ценципера? Ну, захотелось ему фотографию занести. А может, они просто… э-э… собутыльники?

– Еще приходил солидный иностранец. Валерьяна… то есть Ступичева дома не оказалось. Гость подождал немного и оставил записку. Это соседка родителям рассказывала, царствие ей небесное. Говорила, что гостя проводила в комнату.

– И вы считаете, что это его пуговица?

– Ну не фотографа – точно. Я ведь немножко шью и оттого обращаю внимание на всякие мелочи. У него на куртке другие пуговицы, вытянутые, как абрикосовые косточки, из полированного дерева. А эта – темно-зеленая, с перламутром. Я не знаю, из чего сделана. Такие ведь только на заграничных товарах бывают.

– Ну что ж, – довольно заключил Пичугин, – вполне вероятно, что этот, как вы говорите, «иностранец» – и есть заказчик похищения, а фотограф – пособник. В любом случае, мы… э-э… установим за Ценципером слежку. Может, он наведет нас на след.

– Я обязательно буду вам с Алешей помогать, – решительно сказала Ульяна.

Глава 10