Полынь и порох

Водка помогала плохо. Относительное успокоение наступило только тогда, когда фотограф стал пить грузинское вино из своих старых запасов. Видно, при жизни вино сторожу совсем не нравилось.

Германским шпионом Ценципер стал по недоразумению. Лейтенант Шулль познакомился с ним как раз в тот момент, когда сбежавшая с купцом-греком жена Ираклия Зямовича прихватила все его сбережения, предназначенные для выкупа ателье. Бумаги были уже выправлены. Шулль-спаситель легко предложил внести нужную сумму, взамен попросив «сущий пустяк». У приходящих в ателье офицеров нужно было постараться вызнать фамилию, номер части и должность, делая лишнее фото для специальной картотеки. Все это не составляло большого труда, тем более что клиенты сами часто требовали подписей с вензелями типа: «Соратники по борьбе с красной сволочью – офицеры такого-то полка…» К тому же доставка «лично в руки», которую маэстро иногда практиковал, способствовала сбору различных сведений. Ценципер быстро втянулся и сам не заметил, как стал шпионом.

Осознание сего прискорбного факта явилось очередным потрясением. Но было уже поздно.

После Васькиного визита Ираклий Зямович долго не мог прийти в себя. Шустрый и острый на язык посланец Ступичева окончательно смутил душу фотографа.

«Ну почему я всегда что-то должен? – лил он пьяные слезы. – Я же просто жить хочу! Да плевать на немцев, большевиков, добровольцев… Ненавижу эту страну, революцию, пьяное быдло и кровь! Все они сволочи, и белые и красные… Жуть! В Париж хочу! К черту на рога!»

Но чаша терпения даже такого нерешительного субъекта когда-нибудь переполняется. И Ираклий Зямович решился. Выправив для Компота и Ступичева два поддельных паспорта, себе он тоже сделал «липу» на фамилию Горский.

Это была своего рода месть всей своей родне.

«Никчемные людишки, пыль. Вороны в парке – и то породистей, – торжествовал Ценципер, разглядывая документ. – Надо же, „инженер-светотехник”! Как просто приблизиться к мечте! Это вам, папаша, за все ваши иудейские субботы!»

Зашив поддельные документы в подкладку пальто и сунув после долгих колебаний револьвер в карман бриджей, фотограф вышел на улицу. Вскоре на дверях ателье появилась пугающая табличка: «Тифозный карантин».

Ценципер торопился на вокзал. На привокзальной площади Ираклий Зямович огляделся и неожиданно зашел в буфет ресторана. Сразу за ним в дверь попытались войти еще двое в военной форме без знаков различия, но заведение уже закрывалось. Махнув с буфетчиком по стопке, Ценципер с ним же минут через десять вышел на перрон.

Состав со стоящими на платформах орудиями и вереницей теплушек был почти готов к отправке.

Буфетчик направился к сопровождающему, судя по всему, начпроду, и что-то сказал ему. Тот кивнул и жестом пригласил фотографа.

К услугам светоинженера Горского оказалась теплушка, наполовину набитая мешками с картошкой. Рядом расположился красноармеец, охранявший снарядный ящик с почтой.

– Инженер в Аксайской сойдет, – бросил красноармейцу начпрод, кивая на Ценципера.

– Слушаюсь, товарищ…

Дальнейшие слова сопровождающего заглушил гудок паровоза. Локомотив зашипел и дал пары, медленно уползая в сторону Ростова.

На перроне, в подсвеченных фонарями клубах пара, уже никого не оставалось. Только два силуэта в солдатских шинелях и без винтовок метнулись к последней платформе, ловко запрыгнув на нее.

Глава 11