Полынь (СИ)

Жалость всегда казалась ему слабостью. Когда случалось, спутники жаловались на зной, на стужу, на жажду, он один молчал. Мог не пить, если остановка отдаляла победу. Мог спать на голой земле, если для удобного ночлега пришлось бы сворачивать с прямой дороги. Мог и вовсе не спать, если надлежало опередить противника. Мог ехать, не сходя с седла. Когда даже тело деревенело от усталости, ехать! Он дрался с врагом остервенело. Он грудью закрывал хозяина. Он преследовал врага, пока тот не валился на землю бездыханным. Никто не уходил от расплаты. Всегда так было - не было страха, не было боли, не было усталости.

Ни разу за всю жизнь не возникло у нукера желания потакать своим слабостям. Ехали за ним молодые нукеры, каждый на своем месте - спутники, охрана, воины. Верные слуги господина своего. Он не потерпел бы, если б кто-нибудь замешкался. Если б чья-нибудь подпруга оказалась слабой. Если б чьи-нибудь ножны не пристегнулись к ремню. Он давно всех приучил жить так, чтоб каждую минуту мог повести их, куда б ему ни приказал хозяин. Зато никто из молодых нукеров, взятых им под свою руку, не смел жаловаться, когда в нем не было пощады себе самому.

Фарруду и в голову не приходило каяться, просить у Пресветлых пощады и милости. Он нукер - такое дело, плошать нельзя. Страшно было: десятки раз кидался Фарруд в битвы, кидался на смерть, уцелевал. Тут не уцелеть. Сейчас на его ладони лежат две искорки. Две души. Но не уберёжет он две искорки, едва теплящиеся в измученных телах. И в свой срок встанет пред светлейшими ликами. Ожидая последнего, горького слова Триждывеличайшей. Что скажет она ему? О чём он сможет поведать ей? Как оправдается? Да и можно ли будет оправдаться ему?

Тропа уводила всё дальше в степь. А из-под копыт вспархивали жаворонки. Кое-где медные, как кувшины, коршуны откатывались в сторону, ленясь взлететь. Вдруг, трепеща, раскрывались, как веера, бирюзовые с медными краями остроносые ракши и, проводив всадников, косым полетом возвращались к земле. У птиц есть время переждать зной. У людей есть правило - пережидать полуденные знойные часы. Но не у нукеров.

Нукеру надлежит опережать усталость. Гнать прочь зной. Покой и прохлада ждут нукера лишь в конце пути. Когда захлопнутся тяжкие ворота Мароканды у них за спинами. Когда господин будет укрыт за высоким дувалом. Когда мягкие прохладные пальцы лекаря коснутся истерзанной плоти хозяина. Когда будет омыто израненное тело младшего из древнего рода Таллах.

Когда певун возьмет в руки лютню свою…

- Караван! – Айярр тревожно всматривался в полдневное марево.

- Караван! - Выдохнул с облегчением Фарруд. – Благодать на Вас, Пресветлые…

Пылил впереди караван. Солнце жгло окаменелую глину дороги. Пыль пыхтела под копытами лошадей, разбрызгиваясь, как масло. Не знал старый Фарруд, где можно ещё спрятать хозяина и его игрушку. От родного брата, способного на всё.

Может это и не самый разумный поступок, Байирр, если кинется искать, кинется именно по свежим следам. Их следам. Главное теперь успеть догнать так кстати подвернувшийся караван. Среди торговых гостей легко будет спрятать раненных. Караваны хорошо охраняются. Но надо торопиться – Байиир может настигнуть их ещё в пути. У ишгаузов-то кони посвежее.

***

Белым пламенем зноя полыхает и слепит небо. Дальние горы тлеют в сизом мареве. Степь горяча, как свежая зола. Ветер сушит и обжигает губы. Свет режет глаза. Колени горят на жарких боках коня. Благо, что плотный халат укрывает тело от зноя, что круглая лисья шапка затеняет темя.

Далеко Мароканда, тяжел путь в песках. Медленно, величаво выступают верблюды. Могучи бактрианы*, лохматы их тяжкие горбы. Презрительны глаза красавцев, преисполненных важности. Мозолистые ноги мягко ступают по остывающему песку. Хвала Богам, лето кончилось. Осень на носу. Скоро дожди будут. Скоро ветры станут ледяными. Скоро завоют шакалы, а далеко на юге заворчат в диких балках тигры и леопарды*.

Хотя и зовется Кузыл-Кум пустыней, не пуст он и не одинаков — день ото дня меняется он. То струятся пески, кое-где поросшие седыми вершинками саксаула*. То тянется гладь твердых такыров*, плоских просторов, ровных как пол. То простираются унылые равнины, заросшие хотя и высохшей, а все еще голубой полынью. Кое-где зеленеет трава, вылезшая после недолгого первого осеннего ливня. То снова пересыпаются, то ли шипя, то ли перешептываясь, лиловые пески.