Полынь-трава

Помогая матери, не без труда нашедшей должность санитарки, я продавал газеты, папиросы, разносил почту, а Георг «зарабатывал» таким образом: принесет со двора ведро воды — получит два пфеннига, вынесет ведро с мусором — получит пфенниг. Он аккуратно заносил в свою книжку все эти ведра, а в конце недели отец, придирчиво проверив отчет, отсчитывал ему медяки. Эти медяки и испортили Георга. Когда заболела мать, он потребовал за каждый час, проведенный у ее постели, по пять грошей. Отец вздыхал, спрашивал небо, откуда мог появиться в семье такой эгоист, однако условия принимал. Георг, страдавший все молодые годы от чрезмерной прижимистости отца, считал себя глубоко несчастным человеком. Но сблизило нас не общее несчастье, а общее увлечение. Ему тоже удивительно легко давался счет (я понимал, в чем причины этой легкости — с раннего детства привык помножать ведра на пфенниги и дни недели). С годами увлечение моего соседа приняло странный однобокий характер. Не знаю, откуда это пошло, но его захватили идеи математического кодирования. Прочитав несколько книг, он начал задавать мне загадки, которые не так-то просто было решить. Мы заключили пари. Проиграв несколько марок, я запросил пардону. Но с моей стороны это был тактический ход: я довольно быстро постиг секрет его метода. Позже мы продолжили наши игры в стенах Берлинского университета. Излишне говорить, что оба выбрали математический факультет. Только теперь я проигрывал и выигрывал, когда хотел. Дело в том, что в начале двадцатых годов Георг стал обладателем крупного наследства, ибо его отец не на долго пережил мать. Если бы я только выигрывал, он бы охладел к игре, а я, как вы догадываетесь, вовсе не был в этом заинтересован. У меня была подруга, миловидная дочь почтмейстера с приятным голосом и, как я теперь начинаю понимать, с картонным сердцем. Как только она услышала о наследстве Георга, забыла обо мне и воспылала нежными чувствами к моему товарищу. Георгу явно льстило повышенное внимание столь совершенного создания. Накануне их свадьбы я выиграл у него тысячу марок. Он небрежно отсчитал их, одна бумажка упала на пол, он терпеливо ждал, когда я подниму ее. Я не доставил ему этого удовольствия, ушел, а купюра так и осталась лежать на полу. Теперь у них две девочки.

Когда к власти пришли фашисты, Пфеффер-младший без долгих раздумий принял их веру. И оказался вполне пригодным для абвера. Ходит в штатском, но имеет высокий чин. Вот, пожалуй, и вся его история. Что касается меня... я всегда ненавидел фашистов. А теперь, после того, что они сделали с Польшей, ненавижу их еще больше. Вы, кажется, хотите о чем-то спросить? — прервал свой рассказ Гродоцки.— Ну да, я понимаю, чем удостоился Пфеффер столь подробного рассказа и почему меня разыскивают фашисты. Дело в том, что, если бы не Пфеффер, судьба не свела бы нас и я был бы недоволен ею, говорю вам об этом как товарищу, к которому испытываю и признательность, и симпатию. Пфеффер стал одним из главных шифровальщиков люфтваффе. Дайте мне любой радиоперехват и еще пару дней на раздумья, и вы узнаете лучше, кто такой Зигмунд Гродоцки. Готов дать голову на отсечение, Георг никому никогда не расскажет о том, что живет на свете человек, способный проникнуть в тайну его кодов,— тогда бы конец его карьере. Скорее всего, он просто донес на меня как на антифашиста. Этим я и объясняю мизерный приз за мою персону.

Услышав в ноябре 1940 года об «акте возмездия» — массированном налете фашистских бомбардировщиков на Ковентри, налете наглом и безнаказанном, спросил себя Чиник, а не был ли на самом деле его странный знакомый Гродоцки самовлюбленным хвастуном, не преувеличивал ли свои таланты?

Чиник не знал в ту пору, что Черчилль и еще несколько человек в Великобритании были в курсе всех готовившихся операций и перемещений военно-воздушных сил фашистской Германии. Были они оповещены в малейших деталях и о предстоящих крупных налетах на Ковентри в ноябре сорокового и апреле сорок первого. Но не сделали и попытки подтянуть свои истребительные полки. Пожертвовали городом, его знаменитым собором четырнадцатого века и не выдали того, что были посвящены в тайны люфтваффе. Свой ключ хранили надежно и в будущем не рассказали о нем даже союзникам.

Секретная служба Великобритании высоко оценила участие Сиднея Чиника в операции «Зигмунд».

Придет день, и судьба снова сведет Чиника и Гродоцки — уже в послевоенной Англии — сведет и сблизит, и поможет Чинику незадолго до прощания с Лондоном проникнуть в свято оберегаемую военную тайну некогда великой державы.

Став совладельцем мюнхенского «Кофейника», Сидней Чиник время от времени наезжал сюда и, стараясь не привлекать внимания персонала, присаживался за столик в сторонке, наблюдал за публикой: кто что заказывает, кого как обслуживают. Замечаний делать не любил, но его советы воспринимались и метрдотелем, и официантами, и поварами безоговорочно.

В середине июня 1941 года Сидней услышал от Рустамбекова: