Полынь-трава

— Я хочу пожелать вам благополучия в нашей прекрасной стране и полного исполнения желаний... был бы счастлив содействовать этому исполнению в меру своих скромных сил.

— Спасибо, будьте здоровы и вы.

Арриба встал. Заложил руки за спину. Сцепил пальцы и хрустнул ими. Взял с камина сигару. Неторопливо отрезал кончик, Вернулся к столу:

— Да, задал я сам себе задачу... Не предполагал, что так трудно будет начинать разговор.

— Я могу облегчить вашу задачу?

— Еще как, вы очень облегчите ее, если, например, пообещаете не обидеться на одно известие, которое услышите.

— Ну вот, меньше всего мог рассчитывать, что в вашем доме меня может ждать неприятное известие.

— Возможно, я не так выразился. Ну тогда начну прямо. Дело в том, что Кэтти завязала знакомство с вами по моей просьбе или, говоря точнее, по моему поручению. И сделала она это вскоре после того, как я заметил ваш повышенный интерес к фотографиям некоторых моих пациентов. Вы позволите говорить начистоту?

Чиник нахмурился. И через силу процедил, изобразив подобие улыбки:

— Естественно.

— Продолжу. Из тех господ, которые обратились к моим услугам, вы выделили группу, связанную одним совершенно определенным признаком. Все они в прошлом из России. Совпадение? Весьма возможно. Но Кэтти передала мне вот этот конверт. В нем гонорар за четыре плохоньких фотографии, гонорар, который не снился бы во сне самому известному фотомастеру. Будь вы таким же любознательным человеком, как я, разве не сделали бы попытки проникнуть в тайну такой щедрости? Скажу, не преувеличивая, она заинтриговала меня в высшей степени. И, делая очередную операцию, я невольно думал каждый раз: «Хорошо бы и этот человек оказался русским». Это бы значило, что моя подруга получила за его фотокарточку почти столько, сколько я за всю сложную операцию: Но, увы, русских оказывалось все меньше...

— Вы знаете, у меня в жизни было не слишком много женщин, но к тем, которые были, я привязывался искренне. И всегда плохо и трудно расставался с ними. Меня больше всего огорчило то, что Кэтти стала моим другом не по влечению сердца, а по вашей просьбе или, как вы выразились, поручению. Будет жалко потерять ее.

— Ничего, вы мужчина молодой, судя по всему, богатый, в нашей стране много красивых девушек и женщин, при желании вы быстро утешитесь.

— Хотите сказать, что я больше не увижу Кэтти?

— Примерно так. Такова закономерность. Кэтти хорошо выполнила свою работу.

— А вы огорчались, что у нее появились тайны от вас.

— Мне же надо было как-то «подойти к теме». Но это только начало разговора... Еще «смирновской»?

— Нет, пожалуй, мне хватит. Да и вам тоже.

— Обо мне не беспокойтесь. Я привык и не к таким порциям. Это на мне не отражается... наоборот, придает мыслям стройность, а словам убедительность... И тогда я спросил себя: «Как, по-твоему, кто на самом деле господин, носящий английскую фамилию Берг? Действительно ли у него есть жена, которой так необходима операция? Или этот господин Берг узнал, что твоими услугами пользуются бывшие военные преступники, кому же еще надо было исправлять столь совершенные носы?..» Я спросил об этом себя потому, что не имел права задавать эти вопросы до поры до времени никому другому. Да и сейчас такого желания не имею. Разумеется, сделал исключение для вас.

Чиник слушал его, а в голове проносилось: «Не так ли начинаются провалы самых продуманных операций? Сделать все, чтобы не вызвать подозрения у Уразова и его центра, внедриться естественно и надежно, и не подумать, какую угрозу может таить в себе связь с Кэтти. Но пока, кроме Кэтти и Аррибы, никто ничего не знает, и доктор прозрачно намекнул об этом. С какой целью?

Сколько дней есть у него и Евграфа? Что за эти дни можно успеть? В каком облике предстать перед Аррибой сейчас? Ясно, что это вымогатель-профессионал. За его спиной брат — полицейский начальник. Арриба чувствует полную неуязвимость. А может быть, он хочет получить куда более крупную мзду от Уразова? Нет, этот ход, кажется, невозможен... тогда хирург будет вынужден сознаться, что тайно фотографировал своих пациентов, собираясь шантажировать их. Нельзя исключать возможность его выхода на Уразова. Знать бы, что для Аррибы главное — деньги. Тогда все не так страшно. Начать переговоры о деньгах значит наполовину выдать себя. Уйти, хлопнув дверью, значит выдать себя целиком. А Арриба смотрит испытующе и выжидательно».

— Сделав исключение для меня, вы поступили мудро. Ваши доводы железны, и если бы даже возникло желание опровергнуть их, мне было бы это сделать нелегко. Но в том-то, и дело, что у меня нет никаких оснований опровергать их. Вы мне представляетесь человеком, с которым можно иметь дело.

— Это даже больше, чем я ожидал услышать.

— Что бы вы хотели услышать еще?

— Мы живем в такой меркантильный век, что иногда становится грустно.

— Есть вещь, которая была бы способна унять грусть? В чем она измеряется?