Полынь - трава горькая (СИ)

А Ромка? Он влюбился, такой несмелый, юный, а горячий. Все у него в глазах прочесть можно было. Сережу Нина таким не знала. А если бы? Вот если бы он таким был, как Ромка, то как у них вышло бы? Он бы также в неё влюбился? И краснел, смущался, целовал неумело. Нина с раскаянием признавалась себе, что желание увидеть рядом Сережу было гораздо больше, чем сострадание к Роману. Она, конечно боялась, что он начудит, если она ему резко откажет, но уступила она не потому, а из желания близости с Сережей. Его губы представляла и руки, его нежность. И на берегу, и дома, и в степи. Потому не лгала Ромке, когда говорила, что это для него не настоящее и вины не чувствовала. Ведь Сергей не поехал с ней! Бросил… Она так думала, а подождала бы, перетерпела…

Нина усмехнулась горько, вспомнила не к месту любимую сказку про Царевну Лягушку, как та сокрушалась: " Эх, Иван Царевич, что же ты кожу пожог лягушачью, подождал бы три дня — навек бы твоей была. А теперь ищи меня…"

— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — сказала Нина и решительно встала. Да! Она все испортила, не подождала. И вот это теперь: свадьба, фата, букет невесты, поздравления, счастливые родители, Сережа…

А она лгунья, лгунья! Будет смотреть ему в глаза и лгать, как сегодня на реке! Почему лгать? Она же его только любит. Ромку жалела, и не в жалости дело — хотела хоть так Сережу вернуть, рядом почувствовать. И чтобы влюблен был так по-мальчишески.

А он по-мужски… как любит! Боже, что делалось с ней, когда он…

Нина невольно провела ладонями по груди, даже сквозь ткань почувствовала твердость сосков. И нисколько не стыдно ей, что она Сережу хочет. Всего! Никогда ни с кем его больше не сравнит, другой он и лучше всех.

Только… нельзя сказать ему, нет, нельзя. Мучиться будет, виноватым себя чувствовать. А разве это он виноват? Она, дура, не дождалась, а он ведь приехал. Один день всего!

От обиды навернулись слезы и золотистые шляпки грибов фонариков внизу дрогнули.

Ничего она не скажет! Будет так жить, если Сережа правда любит. А не любит — так уйдет, освободит его, и все равно ничего не скажет. Пусть ему будет легко!

А когда приехали из степи, а Сережа тут, какая радость в ней, все задрожало! Только ведь заметно было, что они с Ромой. Или не заметно? Мог Сергей заметить и промолчать? И после этого так любить на реке? Нет… вряд ли… значит, не заметил, усталый был с дороги. И слава Богу, значит, все правильно, ангелы ведут, как бабушка говорила.

Нина вернулась в комнату, вышла в коридор и вскрикнула, столкнувшись в дверях с Сергеем.

— Ой! Напугал как! — засмеялась она.

Рядом с ним все мысли из головы вылетели осталось только желание, чтобы Сергей скорей её поцеловал.

— А ты что бродишь? Да босиком.

— Я тапок не нашла.

— Так мы его потеряли, когда я тебя нёс.

— А ты нес?! Всю дорогу?

— Нет, не всю, это я бы сломался от станции нести. Только когда ты на ходу засыпать стала. Чего проснулась?

— Пить хочу. А ты почему не спишь?

— Я… машину ходил глянуть, за забором на дороге стоит все-таки.

— Да кому мы здесь…

Нина не договорила, потому что со стороны ворот раздались настойчивые гудки. Кто-то немилосердно сигналил. Нина снова побежала на балкон, Сергей прошел за ней.

— Смотри, смотри! К нам, — она указала на легковую машину с включенными на яркий дальний свет фарами. Легковушка стояла у ворот. Кто-то вышел из нее, с силой хлопнул дверью и быстро пошел через двор к дому.

— Мужчина вроде, к Роману наверно. Может постояльцы? — предположила Нина.

— Ночью-то? — покачал головой Сергей

— Ну мало ли, по интернету забронировали. Я оденусь на всякий случай.

— Зачем? Лучше ляжем спать, — Сергей определенно не хотел пускать её.

— Ну, Сережа! Мне на кухню надо, пить хочу.

— Я принесу…

В коридоре раздался грохот, и затем замолотили в дверь их комнаты, которую Сергей плотно прикрыл за собой.

— Кто-нибудь! — мужской голос показался Нине знакомым. — Кто-нибудь! Вызовите скорую!

Нина распахнула дверь, Сергей щелкнул выключателем. На пороге стоял Митрофаныч и беспорядочно разводя руками повторял:

— Скорую надо! Ромке плохо…

Нина обернулась к Сергею и увидела, как страшно он побледнел.

— Да, да, сейчас, — заметалась она, одной рукой удерживая на груди простыню, — сейчас телефон…где же сумка…

Роман хотел только одного — чтобы Сергей скорее ушел. Между ними все было сказано, все из того, что можно сказать. И Роман боялся не сдержаться, перейти границу дозволенного и тем самым обидеть Нину.

Она не жаловалась, не откровенничала, но разве он не видел? Ее печальные глаза, обиженные губы, опущенные плечи. И он рисовал, рисовал, а хотел бы обнять, жалеть, защитить. Он не знал любовь ли это, не разбирал — настоящее, или так… Он не представлял, что есть любовь, в чем она. Желание близости с Ниной казалось постыдным, но он не мог думать иначе. Чувствовал себя виноватым, но так хорошо было томиться по ней. И он рисовал… переносил на бумагу, на холст все, что натянутой струной дрожало в душе. Касался каждой линией, каждым штрихом. И в эти мгновения она принадлежала ему, была только его…