Полынь - трава горькая (СИ)

Она все говорила и говорила, не могла остановиться, Сергей мрачнел, понимая, что за этими словами стоят другие, которые она не в силах произнести. А как жить, если скажет? Как жить дальше? Не Роману, им как жить? Может… рубануть, разом решить все, отсечь это? Заживет, только шрам останется, любовь залечит…Сергей сжал пальцы так крепко, что костяшки побелели, ногти впились в ладони, а он и не замечал этого. Нет, все же нет, нельзя сгоряча, с Ниной нельзя, она может не выдержать, и сама себе навредит, и их отношениям.

— А потом картины его увидала. Нельзя ему здесь оставаться, Сережа! Боже мой, что же делать, что делать?

— Сейчас домой его отвезти надо.

Сергей мыслями как бы разделился, с одной стороны — Нина, с её растерянностью, метаниями и слезами, с другой — Рома. Тут Сергей вообще ничего понять не мог, что ему в этом парне, но с той минуты, как Сергей повинуясь необъяснимому порыву сиганул в бассейн, он странным образом связал с себя с Ромкой. Принял ответственность за него, что ли? Почему? Зачем? Потому, что оба они любят Нину? Абсурд. Или потому, что Роман любит правильнее, горячей, чище — все это Сергей в рисунках увидел. А вот это, пожалуй, правильно. Честнее…

Сергей поднялся:

— я пойду машину посмотрю, заправиться бы надо еще, а ты собирайся. Как проснется он — поедем, тянуть нельзя. Похороны такое дело, столько всего.

— Я и не раскладывала вещи, быстро соберусь. Сережа!

— Что, Нинуш? — он приостановился на пороге.

— Нет, ничего… не знаю… Я домой хочу!

— Я тоже, мы поедем скоро.

— А Рома?

— Ты собирайся, все хорошо будет.

Глава 31. Страшное утро

Роман проснулся и сначала даже не подумал о том, что произошло. Утро и утро, уже позднее, в окно в просветы плохо задернутых штор лепит солнце, на кухне голоса Нины и Сергея… Но сразу вслед за этим навалилось, как оглушение — необратимость произошедшего. Чувство это расширялась в груди черной дырой пустоты, сжирало все остальное и порождало апатию.

Уже ничего нельзя было изменить, а ведь он хотел взять мобильник, на всякий случай, а потом намеренно назло матери не взял. Да, именно так, ей назло! Знал, что без него дома обойтись не смогут, что ей и самой, вместо того, чтобы судачить с соседками, придется стирать, убираться, собирать плату. И Роман зло радовался, представляя, как она не сможет его разыскать, будет орать на отца, жаловаться, проклинать.

Оказывается, не будет, ничего уже не будет…

Зачем он думает об этом? Снова и снова прокручивает в голове бесконечные "если бы"? Время вспять не повернуть, теперь ему жить виноватым, расплачиваться за нелюбовь. Самым страшным было, что испытывая все нарастающее раскаяние Роман одновременно и её упрекал, ведь это она виновата! Во всем! Вот умерла, а он не прощает её, и не простит никогда. И только где-то глубоко, в том уголке души, где жили чистые детские мечты, безутешно рыдал маленький, растерянный мальчик. И некому было его пожалеть. Закрываясь, отгораживаясь от этих горячих живительных слез, Роман мертвел душой, думал только о том, что мать и смертью своей нагадила ему! Теперь он пожизненно повязан, не вырваться из плена: отец алкоголик, курортное хозяйство — всё на нем. Сейчас надо встать, ехать домой, хоронить мать, а дальше продолжать мыть сортиры и вытаскивать отца из дружеских объятий собутыльников. Или не надо? Плюнуть на все? Он перевернулся, спрятал лицо в подушку, но слез не было, только желание закрыться от всего мира.

Дверь скрипнула, шаги легкие. Нина…

— Рома, ты спишь? Рома? — тихим осторожным шёпотом.

Роман не двинулся. Нина прошла к окну, задвинула штору как следует, чтобы солнце не беспокоило его и обратно к двери.

— Нет, я не сплю, — приглушенно в подушку, прозвучало это невнятно, как стон.

— Тебе плохо опять? Голова кружится? — она подошла, наконец.

Как же он хотел, чтобы подошла и дотронулась. Из всех, только её мог он стерпеть рядом, к ней тянулся. Нина села на кровать, положила руку ему на плечо:

— Глупости я спрашиваю, конечно, плохо. А ты поговори со мной… не молчи.

Он резко повернулся, скинув руку Нины:

— О чем?!

А в глазах…пустота. Ни боль, ни отчаяние, тяжелая непроницаемая пустота. Таким Нина его не видала, инстинктивно она отшатнулась.

— Не знаю о чем…

Это было правдой, она не знала чем его утешить, не находила слов. Говорить хорошее о его матери? Но это ведь ложь… Тогда о будущем? Так нет его…

— Да ничего не надо, уезжайте вы с Сергеем, я сам домой доберусь.

— Нет! И не думай даже! Сережа пошел искать, где машину заправить, а я пока соберусь и поедем. Рома! Ну что ты?

И она вдруг обняла его, а он вдруг легко и безудержно заплакал. То ли о матери, толи о себе… Нина прижала его русую голову к груди и молча ждала.

Так Сергей и увидал их, когда вошел.

Взгляд Нины, как у испуганного ребенка — "это не то, что ты думаешь", но и с места не двинулась, Ромку не отпустила, обнимает, а тот плачет.

Сергей также глазами дал понять, что бояться ей нечего и все она делает правильно.