Полынь - трава горькая (СИ)

Константин Михайлович Бережной заступил на дежурство. Первым делом разобрал карты. Перегружено отделение, то ли жара сказывается, но угроз много. Просмотренные карты легли стопкой на край стола.

Завотделением любил свою работу, любил беременных, младенцев, персонал от сестер до уборщицы. Любовь любовью, а медсестре выговор объявить придется, хорошо, парень этот находчивым оказался, а то сиганула бы Ирина в окно и питерскую девочку с собой утащила, как её…Кирсанова Нина.

Нина, Нина… выудил из стопки ее карту, развернул.

— Не нравится мне твое УЗИ, — вслух произнес он, внимательно рассматривая распечатку. Чиркнул назначение — завтра повторить, посмотреть динамику. Снова задумался о провинившейся сестре. Объявишь выговор — уйдет, а кто заменит? Конечно и попивает, и грубит, но на такую зарплату уважающий себя специалист не согласится… Значит, опять воспитывать тет-а-тет, вызвать и пропесочить хорошенько, чтобы пост не бросала. Усмехнулся. Сестричка эта, как и многие, боялась его панически, будто он живьем младенцев ест. На самом деле наказывать, отчитывать, заставлять переделывать Константин не любил, скорее сам бы сделал, но знал — так нельзя и руководил отделением по-военному строго, спуска не давал, но разбираться старался внутри коллектива. За это уважали, может и любили, коллектив-то женский. Беззащитные они, особенно беременные, обидеть легко.

Решил сам прогуляться до поста, размяться, заодно глянуть, что там со стеклом в туалете. Хотя сегодня мог бы все дежурство спать, Екатерина Максимовна с ним в смене, надежная, старой закалки, еще со студенческой практики Константин знал её.

Свет в коридоре был притушен, три женщины, которым в палатах мест не хватило, спали на высоких кроватях-каталках, в конце коридора у стола дежурной горел матовый настенный светильник, над ним мерно щелкали, отсчитывая секунды, часы.

Екатерина Максимовна, старшая медсестра, спала, облокотясь о стол и уложив голову на руки. Устает, по две смены подряд пашет, а дома внучка семимесячная. Здесь и родилась, Константин сам принимал. Он улыбнулся, вспомнив крепкую здоровую, под четыре кило девочку. Но это редкость, отделение специфическое, профильное, с угрозой выкидыша женщины лежат, рожают недоношенных. Вон как Ира… улыбка сбежала с лица, Константин нахмурился, не его смена была, может и вытащил бы её мальчика с того света. А может, и нет… он же не господь бог, двадцать восемь недель, вес меньше килограмма, такие редко выживают, а если случается, то почти все с патологиями. Иногда природа лучше знает кого оставить, а кого отсеять, чтобы породу улучшить, люди ей только мешают и более всех врачи. Но Иру жаль, вряд ли она сможет еще родить…

Константин тронул старшую сестру за плечо

— Екатерина Максимовна, как у вас тут? — она сонно захлопала глазами.

— Ой, Костя! А я что-то раскисла совсем после сегодняшних представлений, — в неформальной обстановке она звала его по имени, еще со студенческой ординатуры пошло, — Мамки взбаламутились, из палаты в палату шастали, охали, ахали. Парня того зашивать пришлось, с хирургии звонили, что все хорошо, но связку он повредил. Вот есть же на свете такие люди! Себя не пожалел, в окошко впрыгнул.

— Да, удивительный случай, хорошо, что обошлось и все живы-здоровы. А вы бы прилегли часа на два, я сам посижу, мне все равно где заявления подписывать. Потом смените меня.

Она мотнула головой и поплелась в ординаторскую. Устает, возраст сказывается. Заменить некем, опять же, на такую зарплату кто согласится? У Максимовны и пенсия, и зарплата — на круг набегает, а молодой специалист в частную клинику подастся.

Константин расположился за столом, сверил назначения по тем женщинам, которых вел. Заметил под журналом листы свидетельств о перинатальной смерти, смертность высокая, за неделю четверо. И больше трех дней прошло, сведений не подали, почему надо самому перепроверять все! Упустил сегодня, дикий случай этот…

Константин вспомнил, что окно хотел проверить, забрал просроченные свидетельства со стола, встал, мимоходом заглянул в туалет, увидел, что стекла так и нет. Ночной ветер задувал в окно, одуряюще звенели во дворе цикады. И ведь разбилась бы Ирина. Он вспомнил какой легкой она показалась, его руки не почувствовали веса взрослой женщины. Изводит себя, от еды отказывается, так и до анорексии докатится. Придется кормить через зонд… Бедная, бедная…

Константин всегда был профессионально ровен в эмоциях, врач должен лечить пациентов, а не жалеть их, как его профессор руководитель диплома говорил: "На всех жалости не хватит" и все же эту отчаявшуюся душу жаль…

Третий год заведовал Константин отделением, всякое бывало, но до суицида не доходило. Да, неприятности могли получиться крупные, проверка прокурорская радости не добавила бы. Впору сердиться на Ирину, а он жалеет.