Полынья

Отошел от стояка с ружьем, обвязанный патронташем, с портмоне в кармане из медвежьих когтей. Как только вышли из магазинчика, сделали еще одну покупку для Маши: японский зонтик. Продавала какая-то женщина, из пароходских. Было непросто с ним на скользких досках. Зонтик кренило, как лодку, выгибало наружу прутья. Когда повернули к набережной, ветер усилился так, что можно было лететь. Над нижней частью угольной дороги, от корня причала до водопроводной будки, водяная пыль висела, как туман, и фары машин расплывались ореолами. Теперь пароходы не швартовались, пережидая минутный шторм перед замерзанием, и в одинокости властвовали чайки. Было видно, как они, удерживаясь против ветра, внезапно ослабляли крылья и проносились над водой, успевая выхватить сайку или бог знает что. Примерно то же самое проделывала Маша, испытывая зонтик на разных порывах ветра. Один раз ей удалось поймать такой всплеск, что их пронесло метров десять по доскам, и они ухватились за перила, чтоб не упасть. Быть может, в эту минуту, когда он сравнил ее с чайками, не ведающими холода и тоски, и нужно было сказать ей главное. Теперь он мог быть уверен, что она поймет. Но и торопиться с этим не следовало.

Прижал ее, хохочущую, к себе:

- А ведь я тебя однажды встретил в такой вот ветер...

- Да?

Произнесла с удивлением, немного наигранным, не вникая в смысл того, что он сказал, а думая о том, что он ее обнял, и начиная волноваться от этого.

- Вот я и подумал тогда, - продолжал он, - что если еще раз такую девчонку встречу, то обязательно на ней женюсь.

- А если б не встретил?

- Остался б холостой...

Засмеялась так звонко, что распугала чаек. Но смех длился недолго: она задохнулась. Постояла, приспосабливаясь, как можно дышать, и проговорила как об обыкновенном:

- Я знаю, я тонула. Ты меня спас.

- Ты не тонула, ты спала, - ответил он. - А сейчас там остался мальчик, он тоже спит. Но он маленький, и, чтоб его разбудить, я придумал одну штуку: крылья. Способ такой, чтоб поднять "Шторм"... - И начал объяснять, и она, изумляясь оттого, что он доверяет ей что-то сокровенное, и отрицая в себе возможность его понять, доверчиво слушала, не перебивая. - Так вот: дело складывается так, что я должен уехать сегодня.

- Ой, не надо!

- Пойми: он погибнет, он не может ждать.

- А я?

- Ты подождешь, как в прошлый раз. Обещаю тебе: я вернусь завтра. Нет, послезавтра.

Маша начала дрожать.

- Мне страшно.

- Но почему?

- Сон приснился такой: свитер у тебя порвался... а я плачу и чиню...

- При чем тут свитер? Какая чепуха!

- А если такой сон, то я... - говорила она, трясясь, глотая слезы, - я усну, не проснусь больше.

- Вот как ты заговорила! Ладно...

Маша стояла, отвернувшись, и он смотрел на нее в скользящих отсветах фар... Теперь было ясно, что он поступил опрометчиво, сказав ей все. Если она согласилась лететь утром, думая встретить его в Мурманске, то теперь откажется вовсе. Зачем он ее тогда задержал? Да и что все это значит? Нет, он поступил правильно. Если он поднимает "Шторм", если жизнь без этого сейчас немыслима, то как он откажется от Маши? Надо было что-то решать.

- Ну, хорошо. Давай так: ты хочешь ехать со мной? Ну, вместе?

- А потом вернемся?

- Да.

Просияла так, что сразу слезы высохли.

- Я согласна!

Сигналя, проехал Федос. Не заметив их, остановился наверху, возле памятника Тессему.

Маша заторопилась:

- Ой, надо ужин сварить! Побежала я...

- Обожди! Сейчас он вернется.

- Нет, загадала...

Пошел следом, держась за несколько шагов, чтоб не потерять из виду... Внезапно сильный луч прожектора осветил дорогу. Какой-то военный корабль подошел незаметно со стороны набережной и уже отходил - на какие-нибудь учения, расстреливать на голых островах корабельные щиты. Но матрос, случайно поймав светом девушку, не отвернул прожектор. Вначале оттого, что увидел ее, а потом словно почувствовал что-то и повел перед ней лучом, разгоняя муть. Вся команда у них была выстроена по тревоге, и все смотрели, как она идет своей неуклюжей походкой, а потом бежит, задыхаясь, хватаясь за перила, и зонтик мешает ей. Вот сейчас, еще немного, не зацепись, не упади на дорогу, еще два метра, метр...

12

Барометры на столовой показывали ненастье.

Недавно полупустая хибара, в которой Просеков просидел не один час, была переполнена. Один швейцар, с обезьяньим лицом, караулил вход в танцевальный зал. Второй еле угадывался за одеждой на барьере. Представление начиналось с раздевалки, где было много людей, в основном девушек. Обожженные солнцем разных морей, они застыли у стен как бронзовые идолы. Но тотчас оживали, если кто-либо из парней подходил к ним, чтоб провести в зал.

Гардеробщик уже стоял с протянутой рукой.

Что Просеков мог с себя снять? Пожалуй, свою охотничью шляпу. А чем мог ее оплатить? Тоже шляпой...

- Презент...

Старик, кивнув, взял шляпу и положил ее отдельно.