Полынья

Оставив Машу возле стояка, пробрался к прилавку, отодвинув ружья, висевшие па проволоке. За огнестрельной ширмой, сверкнув голыми плечами, тут же присели несколько женщин, примеривавших оранжевые джемперы с голубой полосой, в цвет арктического флага. Сегодня понавесили товару, к концу навигации. Он увидел куртку "Шторм" из искусственной кожи, с розой ветров на рукаве. Материал не ахти, он бы не стал менять свою на эту. Но красивая! Разве что для Маши... Наверное, стоило взять и джемпер, и туфли, и эту светло-голубую сорочку с воланом. Где Маша будет в ней ходить? И носят ли вообще такую одежду в поселке? Тут подошел охотник, чтоб повесить "ижевку", и Суденко обсудил с ним насчет покупок. Охотник сказал, что в таком наряде любая девушка будет выглядеть как невеста. Не очень доверяя ему, посмотрел на продавщицу, но ее лицо, подсвеченное лампой, не выражало ничего.

Наступил ей на ногу:

- Куртка, джемпер, вино...

- Плати!

Переживая, что Маша одна, торопливо разорвал бумажные склейки, рассыпав перед ней пачку. Продавщица, не считая, смахнула деньги с прилавка... Глупо попался!

Ламп было немного, освещали только прилавок н выходы. Охотник пошел впереди, пырская спичками. Идя за ним, нагруженный до зубов, увидел, как в правом углу расцвели глаза совы. Кажется, надо левее... Вот она! Он поставил бутыли.

- Маша, примерь...

- Ой, что это?

- Давай ногу. Не жмет?

- Нет.

Проводил за ширму, чтоб переоделась.

Оглядел, скользнув от линии ноги, затиснутой до основания пальцев в туфлю с серебряной застежкой, и до оранжевых холмов, которые еле стягивали борта скрипящей куртки, отсвечивавшей, как ночная вода. Пожалуй, куртка немного тесновата, зато завидно выделяет фигуру. А когда Маша со своей тяжеловатой грацией подошла к стояку, охотники были изумлены.

- Девка классная, друг! Жена?

- А ты спроси...

Маша ответила, сияя:

- Я незамужняя.

- Значит, невеста?

- Ага.

Такой ответ еще больше увеличил к ней симпатию.

Начали подходить охотники с других столов, чтоб познакомиться. Осматривали, чиркая спички, одобрительно пожимали Суденко руку. Народ был не местный, с дальних зимовьев. Никто Маши не знал. Суденко побаивался, что она может выдать свою болезнь каким-либо словом или неосторожным движением. Однако все протекало безобидно. Испытав счастье от обновок, от общего внимания, Маша повела себя непринужденно, с достоинством. И даже ее манера: чокаться полным стаканом, выплескивая содержимое, - понравилась всем. Постепенно Маша ушла в созерцание самой себя, но взгляд ее, останавливаясь на нем, был беспокойным. Что-то говорило, что она успела многое разведать и о нем, и о себе. А может, угадывала своим обостренным чутьем какое-то намерение, и это ее тревожило. Один раз Маша взглянула так пристально, что он отвел глаза.

Вино он отклонил, кроме сухого. Да и сухое почти не пил. Охотник с "ижевкой" немного подрассказал о своей жизни. Зимовье от зимовья километров на сто. Каждый живет один. Лемминг пробежит - слышно за километр. И километров на пять слышен выстрел.

- Кореш мой выдержал месяц. Когда прилетел вертолет, кладет в карман кирпич. "Зачем кирпич, Сань?" - "А если не довезут, сбросят?" А не дурной, в своем уме.

- Наверное, без людей плохо.

- Вся природа в словах, - ответил он. - Это люди бывают глухие.

- Но ведь разговариваешь с людьми?

- Хранить в себе жизнь нельзя, - согласился он. - Душа перегорает.

В сущности, о чем они спорили? О тишине? Он тоже мог ее представить, если мир един, и земной, и подводный. И поэтому знал: никакой нет тишины. Даже там, где движутся сонные рыбки, выдыхая газ. Может, она и была, тишина, для этих рыбок. Но только не для людей, попавших туда. И все равно, знают они об этом или не знают.

- Маша, пошли.

Охотник придержал за руку:

- Возьми...

Он протягивал кошелек, высыпав из него монеты. Из тюленьей кожи, инкрустированной медвежьими когтями. Когти служили защелкой.

- А что тебе подарить?

- Ничего не надо, друг!

- Держи ремень.

- Бери патронташ.

- Держи "Львы".

- Бери ружье.

- Так не годится. Даю триста, за ружье.

- Полторы.

- Две сотни, все.