Направился проведать Кутузова, который несколько часов занимался сложением буксира. На палубе было собрано все. Лежало десятка три разных блоков: деревянных, с внутренней оковкой, похожих на весы; блоков в форме бочек с пятью окружностями для вращения троса. Лежали скобы: полукруглые, сердцевидные, похожие на обручи. Все это боцман расположил по группам, размышляя, что принять и от чего следует отказаться. Подбор определял канат, который тоже находился здесь, раскрытый в парусине. Кутузов выбрал для буксировки "Шторма" не кокосовый трос, изготовленный из волокон, какими обрастают кокосовые орехи; не сизальский-из тропического растения агавы; не капроновый-из полиамидной смолы, а взял смоленый пеньковый канат толщиной в три своих руки, из четырех прядей, свитых "по солнцу", с металлическим сердечником. Отличаясь легкостью, он был более упруг, чем манила, и более водостоек, с поверхностью, лоснившейся, как звериная кожа, и до того крепок, что, когда Кутузов предложил порвать одну нитку, Суденко, как ни тужился, не сумел осилить. Это был не трос, а настоящее чудо кабельной работы, пахнущий как спирт, и Суденко, глядя, как боцман выводит из полости ходовой конец, словно выпускает из источника сверкающий ручей, испытал неимоверную радость, что все это делается для "Шторма", что эти толстые руки доберутся до него, и отошел, благоговея, как постоял па причастии, в морском храме.
15
Андрюха искал его с новым известием: приехал рыбак Гриппа. Вернее, пришел один, без лодки. Стоял целый и невредимый, в телогрейке, в шапке с опущенными ушами, в своих просвечивающих дырами штанах, с еще свежим запахом моря, не слетевшим с лица и рук. Но выглядел хмурым, каким-то подавленным.
Отведя старшину в сторону, сказал:
- Я погорел, Жора.
- Что такое?
- Арестовали лодку... - Он начал вытаскивать папиросу. - Кто-то продал меня, кто-то свой.
- Почему так думаешь?
- Андала взял меня "по-черному", с требухой. Теперь как минимум лишение зарплаты, конфискация и выселение.
- Не мог морем уйти?
- Против бронекатера! Да он и не в море меня взял. Взял в Чулке, в моем месте. Рюкзак, палатка, бензин. Только примус успел разжечь. Я б не успел добежать до лодки.
- У тебя было до этого?
- Пoгранцы не особо трясли. Было: конфисковывали лодку. За нарушение режима. Но не категорически.
- Андала страшней?
- Андала...
Было ясно, что он пришел за помощью, хотя открыто и не говорил. Еще вчера, нет, позавчера, Суденко ничего бы ему пообещать не мог. Но после вчерашнего... А что было вчера? Ну, поздоровался с Андалой пару раз. Не стоило обольщаться! Однако надежда все-таки есть.
- Попробую тебе помочь.
- Жора! По гроб буду обязан всем.
- Поблагодаришь после.
- Тогда быстрей, - заторопил он. - Пока не зарегистрировали как пойманную...
Оставив Гриппу возле лодок, вышел под свет лампочки и пошел к караулке один. Поднялся не в помещение, а обошел его по галерее, спустившись к зоне ограждения. Военный, дежуривший здесь, пропустил, не докладывая. Тут был специальный затон, скрытый с моря, где отстаивались сторожевики. Издали различил катер Андалы - по высокой мачте, на которой переключили огни. Вокруг слышалось вспорхивание птиц, отлетавших от шагов, как шел через птицеферму. Наверное, этих птиц недавно привезли - уставших, отбившихся от стай. Боясь наступить, шел медленно. Наткнулся на что-то: лодка, раздавленная, с пробитым дном. Кто-то провел под ноги лучом, чтоб не наступил на человека. Посмотрел: утопленник, давний. Лица не было, пальцы обкусаны по фалангам, как кусает морской зверь. Матрос Андалы, в черной тужурке с меховым воротником, стянутый ремнями, отдал ему честь. Суденко попросил у него закурить, и матрос так поспешно выхватил пачку, что рассыпал папиросы. Нагнувшись, стали подбирать их, недалеко от трупа. Матрос как будто хотел ему что-то сказать, но Суденко не замечал этого - не хотел слушать.
Кто-то остановился рядом, прикуривая, ломая спички. Не поздоровавшись, хотел уйти.
- Толя!
Андала хмуро сплюнул под ноги:
- За рыбачка пришел просить?
- Надо поговорить.
- Обожди... - Он взял у матроса фонарь. - Иди за мной.
Спустились к конфискованным лодкам.
Андала тотчас нашел среди них лодку Гриппы и, распахнув трюм, ткнул лучом... Суденко увидел птиц, сваленных в кучу: чирков, гаг и гагар и серых гусей с длинными клювами. Печально смотреть на любую смерть, но в особенности на мертвых птиц, еще недавно летавших в небе, а теперь перепутавшихся шеями, словно удавленных одной рукой, сваленных в мерзкую кучу... Было тут и еще разное: ляжки оленя с лежащей отдельно отрубленной головой; несколько бочек отборных, продушенных специями, омулей, сигов, крупных гольцов. Впрочем, Суденко посмотрел только на птиц. На остальное глянул вскользь.
- А теперь - проси...
Суденко молчал, понимая, что говорить рано. Пусть в Андале выкипит злость, как вода в его самоваре...
- Молчишь?
- Сокола при мне. Он не виноват, с соколом.
- Почему так?
- Мог броситься на человека.