Полынный мед (главы из романа)

- Глупый - само собой, - убежденно заявил старик, - только есть глупцы безвредные, а этот... Не верит ни во что, всех и вся презирает... Хорошо еще, что бог бодливой корове рогов не дает. Был бы он посильнее ух! А так исходит себе на пакости.

- Во что же он верить должен? - равнодушно спросил Алексей. Наука-то ведь не на вере, на фактах держится.

- Ишь ты, - неодобрительно хмыкнул старик, - ну, ежели так рассуждаешь, то с Цезарем сработаешься. Во что верить? Человеку без веры нельзя. Кто в бога верит, кто в себя одного, кто в жизнь, что не бывает плоской, как доска, без неожиданностей да чудес...

- Чудеса наука рано или поздно объясняет - для того она и существует, - вяло огрызнулся Алексей. - Сколько лет пришельцев ровно чуда ждали, а вот свалились они на нашу голову, удивление все мигом пропало. Да и с нечистью разберемся, проанализируем, разложим по полочкам...

- Ну и что дальше? - осведомился старик.

- Дальше... - запнулся Алексей, но не в силах справиться с поднимающимся раздражением, продолжил: - Дальше, как в той песне: "Все выше, и выше, и выше..."

- Ну, ну, - хмыкнул старик. - Погляжу, куда взлетишь. Нет парень, без веры ничего не добьешься. Так и будешь, как курица, крыльями пыль поднимать. Говоришь, объясним, мол, все. Может, и объясните. Только в жизни чудес от того не убавится.

- И сколько же вы их видели? - не сдержался Алексей.

- На мою долю хватит, - неожиданно поскучнел старик, - то, что выжил да здесь вот с тобой болтаю, - уже чудо из чудес.

- Тридцать седьмой? - поинтересовался Никулин.

- Кроме тридцать седьмого еще война была.

- А вы воевали?

- Я-то? - хмыкнул старик. - Воевал, хотя на доске почетной карточку мою и не вывесили... Да и наград на мою долю не досталось. В расход не пустили - и за то спасибо... Ну, коли хочешь, могу рассказать, секретов из жизни своей не делаю,

Воевал я поначалу в пехоте, а в сорок втором, осенью, переведен был в разведроту. Опасное дело, трудное. Но в разведку мне только два раза сходить довелось: раз "языка" в траншеях брали, а другой - в тыл к немцам. Когда оттуда к себе возвращались, меня и контузило. Ну, провалялся в госпитале сколько положено, а потом определили по довоенной специальности в часть - парикмахером. Ты не улыбайся! Парикмахером я был, когда затишье, а в бою становился санитаром. В общем, считаю, что на передовой воевал...

Случилось все первого марта сорок третьего года. Рота наша в ту пору вела бои за деревню Пряники Смоленской области. Мельница там за деревней большая была и расположена больно удобно - на холме. От мельницы той одни стены остались, и никак мы их с фрицами поделить не могли: потому, кто был на мельнице, тот и положением командовал. Выбили мы немцев оттуда в конце концов, окопались мало-мальски. Мельница, как я уже говорил, на холме, стены у нее толстые. Фрицы перед нами как на ладони, и щелкаем мы их из-за стен. Ну, а им, понятно, такое положение не нравится. За день десять атак на мельницу было, но мы ее отстояли. Ночью немцы силы подтягивать стали, артиллерию, и решило начальство наше предпринять вылазку. Удалась она или нет - не мне судить, только из нее не все наши вернулись. И сержант Тимченко не пришел. Он на весь взвод - один орден имел. Построил нас лейтенант и говорит, что если жив сержант - долг наш спасти его, а коли убит, награды боевые нельзя врагу отдавать. Снять с погибшего и доставить сюда. И послал меня как санитара и пять бойцов.

Нашли мы сержанта, жив он был, но ранен. Перевязал я его, на себя взвалил и пополз. А ребята - сзади, чтоб прикрыть нас, в случае чего. Только, немцы, видать, группу нашу заметили. Сперва стрельба впереди меня поднялась, потом сзади. Ушли ребята или нет - про то не знаю, а нас крепко прижали. Сержанту пуля в самом начале перестрелки в голову попала. Подтянул я его в какую-то ложбину, сам туда же втиснулся. Думал, может, переждать удастся, а там и вернусь. Был случай, когда бойца на нейтралке положили у нас на виду. Немцы его, похоже, не видели, но и шелохнуться не давали. Так он до ночи и пролежал носом в землю, а как стемнело - выполз. Ну, и я такой надежды не терял.

Только после того, как стрельба утихла, немцы пошли мертвых подбирать. Слышу - подходят. Сначала сержанта убитого подняли, потом меня. Только живого человека от мертвого легко отличить - у него упругость совсем другая. Поставили меня на ноги, встряхнули. Кровью сержанта я весь залитый был. Ну, они видят, что стою на ногах крепко, и погнали меня в деревню. Там допросили, кто такой, какое задание имел. Сказал я, что поручили мне людям раненым в бою страдание облегчать, а какое задание другие имели - не знаю, про то мне не докладывали. Ну, немцы ничего не сказали. Отогнали меня на конец деревни. Они там четыре избы проволокой обтянули и всех наших захваченных туда собрали.