Полжизни

Пріѣздъ графа ничего не измѣнилъ. Онъ просто былъ окруженъ какимъ-то счастьемъ. Въ немъ я въ ту эпоху впервыѣ увидалъ человѣка, вполнѣ наслаждающагося жизнью. Во-первыхъ, онъ пріѣхалъ съ положительною вѣстью, что воля будетъ объявлена на масляницѣ, 19-го февраля. Силою умственнаго напряженія и страстнаго желанія отличиться передъ женой графъ сдѣлалъ изъ освобожденія крестьянъ свой кровный вопросъ. Такого энтузіазма я не встрѣчалъ ни въ одномъ дворянинѣ-помѣщикѣ, ни въ крупномъ, ни въ мелкопомѣстномъ. Еслибъ всѣ землевдадѣльцы, державшіе крестьянъ въ крѣпости, раздѣляли его тогдашнія чувства — никакого бы выкупа не надо было и вводить въ «Положеніе». Во-вторыхъ, графъ тоже зналъ, что онъ отецъ. Это преисполняло его дѣтской радости, даже какого-то особеннаго смѣшноватаго самодовольства: точно онъ былъ 70-ти-лѣтній старикъ или совсѣмъ извѣрился въ плодовитость своей супруги. Ему совѣстно было признаться не только графинѣ, но и мнѣ, что онъ боялся умереть послѣднимъ въ родѣ; а онъ вѣрилъ, должно быть, что новорожденный будетъ непремѣнно сынъ, а не дочь. Въ-третьихъ, изъ Петербурга онъ привезъ еще какой-то радостный гостинецъ. Объ немъ онъ мнѣ слегка проговорился.

— Вы никогда не слыхали, Николай Иванычъ, объ одномъ мѣщанинѣ, который врачуетъ отъ страсти къ напиткамъ?

— Нѣтъ, не приводилось, отвѣчалъ я; и опять въ головѣ моей пронеслась мысль: «такъ вотъ ты какими припадками страдаешь!»

— Да, подите, — малограмотный человѣкъ, и добивается прекрасныхъ результатовъ самыми простыми средствами.

— Болѣзнь народная, — нѣтъ ничего мудренаго, замѣтилъ я.

— Да, болѣзнь, вздохнулъ громко графъ; но безъ силы воли не обойдется это леченіе.

— Странная терапія, отозвался я насмѣшливѣе; у меня уже зрѣла мысль: поставить графинѣ иѣеколько вопросныхъ пунктовъ.

— И въ простой медицинѣ, проговорилъ наставительно графъ, бодрость духа въ паціентѣ помогаетъ ле-карствамъ.

Я согласился.

XL.

Вопросные пункты были-таки мною предложены графинѣ, при первомъ удобномъ случаѣ.

— Графъ ликуетъ, сказалъ я съ улыбочкой; онъ ждетъ себѣ сына.

Она поглядѣла на меня искоса и вымолвила.

— Вамъ завидно?

— Нѣтъ, я только констатирую фактъ.

— А фактъ вашей тайной ревности не констатируете?

— Ревности? удивился я.

— Вы ревнуете безсознательно. У васъ, я вижу, на губахъ фраза: а чѣмъ вы меня увѣрите, что вашъ будущій ребенокъ не его ребенокъ?

— Увѣряю васъ…

— Полноте. Ну, подождите немножко, тогда увидите, кто настоящій отецъ. Ребенокъ можетъ выйти въ васъ; но я этого не боюсь, да и графъ способенъ будетъ помириться съ этимъ…

— Ну, я сомнѣваюсь

— Я вамъ говорю, что способенъ будетъ, если мнѣ такъ будетъ угодно. Не стыдно вамъ завидовать его эфемерному счастію, его заблужденію? Онъ радъ, ну и оставьте его: онъ вамъ никакого зла не сдѣлалъ и, послѣ меня и Наташи, любитъ васъ больше всѣхъ.

— Мнѣ его жаль, сталъ я оправдываться.

— Не вѣрю, Николай Иванычъ, не вѣрю. Мужей люди въ вашемъ положеніи не жалѣютъ. Вы не можете еще побороть ревности.

— Но вы видите, что я совершенно спокоенъ!

— Наружно; а если дѣйствительно успокоились, то не подражайте героямъ грязныхъ романовъ. Я ужь вамъ сказала разъ, что вы на нихъ желаете смахивать. Федò написалъ романъ «Фанни». Прочтите его. Мнѣ кто-то говорилъ, что его и по-русски перевели. Теперь каждая уѣздная барышня знаетъ, какъ волнуется такой господинъ, ревнуя свою возлюбленную къ мужу.

Она отвернулась. Я не унимался, хотя въ сущности дѣлалъ больше холодный допросъ, чѣмъ добивался задушевнаго объясненія.

— Графъ, продолжалъ я не спѣша, пріѣхалъ изъ Петербурга съ какимъ-то рецептомъ отъ крѣпкихъ напитковъ.

Быстро обратила она лицо ко мнѣ, отодвинулась (мы сидѣли на диванѣ) и почти гнѣвно сказала мнѣ:

— Вы какъ же это знаете?

— Онъ самъ разсказывалъ…

— Графъ напрасно болтаетъ съ вами, перебила она; вы злоупотребляете его довѣріемъ!

— Нисколько, перебилъ я ее въ свою очередь, и уже горячѣе; кромѣ васъ, я ни съ кѣмъ объ немъ не бесѣдую. Но мнѣ странно: отчего это вы такъ храните тайну его припадковъ? Онъ просто страдаетъ болѣзнью, правда не барскою, но очень распространенной у насъ: запоемъ.

Она встала и нѣсколько секундъ молчала. Только глаза сдѣлались больше и ротъ дрогнулъ. Я ожидалъ бури.

— Вы, можетъ быть, вправѣ такъ говорить, начала она, сдержавъ первый наплывъ раздраженія; вы огорчились тѣмъ, что я отъ васъ скрывала правду. Но это вовсе не отъ недовѣрія къ вамъ: вы знаете, что я вашъ настоящій другъ… поймите, что я сдѣлала это изъ особаго чувства… деликатности къ нему… Онъ впалъ въ зту страсть отъ меня же…

— Отъ васъ? спросилъ я недовѣрчиво.

— Да изъ-за любви ко мнѣ, мальчикомъ, студентомъ, юнкеромъ. Я знаю хорошо, что это — болѣзнь; я видѣла, какъ онъ мучится, какъ онъ борется съ тѣчъ, что вы сейчасъ назвали. Зачѣмъ же я стала бы выдавать его, жаловаться на него вамъ? Это — ниже меня, Николай Иванычъ.

Я молчалъ и чувствовалъ, какъ краска проступала у меня подъ бородой.

— Я и не требую, съумѣлъ проговорить я.