Ползучий плющ

– Помолчи, Триш. Ники, я не верю тебе, потому что не верю, будто даже ты могла быть настолько абсурдно безответственна. Я хочу знать правду, и я сделаю все необходимое, чтобы вытянуть ее из тебя.

– Антония, ты не можешь поступать таким образом. Что бы ни случилось, ты должна…

– Это тебя не касается, Триш. Помолчи.

– Я не могу позволить тебе…

Голос Антонии взорвался яростью.

– Ты не можешь ничего мне позволить. Ты не имеешь права вмешиваться. Если не можешь держать язык за зубами, лучше уходи.

Сознавая, что любой протест только еще больше выведет Антонию из себя, Триш поднялась. Ники издала невнятное слово, которое звучало как «пожалуйста».

– Ты будешь говорить, только когда я тебе разрешу. – Голос Антонии щелкнул как кнут. Ники дернулась и закрылась руками, словно от удара. Когда Триш шла мимо девушки, направляясь к двери, Ники взглянула на нее, явно умоляя не оставлять ее один на один с Антонией.

После секундной паузы Триш, повернув голову, произнесла как можно спокойнее:

– Я подожду в холле, пока ты закончишь, Антония.

– Как угодно. Так, Ники. Я хочу…

Триш вышла из комнаты, прежде чем услышала требование, размышляя, стоит ли спуститься в цокольный этаж и сообщить констеблю Дерринг, что Ники вернулась. Если бы она была уверена, что это поможет, она вполне нашла бы в себе силы противостоять гневу Антонии, но такой уверенности у нее не было.

Гадая, как дела у инспектора Блейка с Робертом, Триш устроилась ждать в неудобном, хоть и красивом старом кресле из фруктового дерева, стоявшем в холле рядом с холодным радиатором. Край сиденья врезался в бедра, как она ни усаживалась. Через некоторое время это стало настолько нестерпимым, что Триш поднялась и стала взад-вперед прохаживаться по холлу.

Прохаживаясь, она старалась осмыслить все услышанное, сожалея, что не имеет доступа к полицейским материалам. Из всего, что могло случиться с Шарлоттой, более или менее вероятными ей представлялись только три варианта: ее забрал с игровой площадки совершенно незнакомый человек по причинам, пока не выясненным, ее убил кто-то из близких ей людей или забрал Бен Уэблок.

Мысль о том, что Шарлотта может находиться в руках Бена, успокаивала, но Триш не могла заставить себя поверить в такую возможность. Она не видела его с развода, но все, что она знала о нем до сих пор, говорило, что он не способен на столь хитрый и жестокий поступок, как похищение Шарлотты. Как бы ни был он до сих пор сердит на Антонию, он никогда не отомстил бы ей таким способом. И если бы захотел получить опеку над ребенком, которого никогда не знал, то добился бы этого через суд. В этом Триш была уверена. Почти.

Нет, сказала она себе. Тут дело хуже. Могла ли это быть Ники?

Если бы мне удалось увидеть ее глаза, я бы сказала. В них могла таиться эта пустота, пустота, которая появляется, когда разрывается связь между происходящим с тобой и твоими ощущениями.

Жаль, что я не видела ее глаз. Ее и Роберта. В его глаза я никогда не заглядывала. А зря.

Дверь гостиной открылась, и появилась Ники. Теперь у нее дрожали уже не только руки, она тряслась всем телом.

– Простите, – тихо проговорила Триш, направляясь к девушке из дальнего конца холла.

Ники содрогнулась, словно через нее пропустили ток напряжением в тысячу вольт.

– Простите, что оставила вас одну, но я побоялась, что в моем присутствии Антония станет еще грубее.

Ники покачала головой, цепляясь одной рукой за перила, а другой вытирая глаза.

– Хуже она уже не станет. Я знаю, что виновата, но ей не следует говорить такие вещи. Она должна понимать, что я никогда не обижала Лотти. Я чувствую… – Она умолкла, словно не находя слов, чтобы это описать.

– Да, скажите мне, Ники, как вы себя чувствуете?

– Это невыносимо. – Ники в упор взглянула на Триш. – Мне невыносима мысль о том, что они могут делать с Лотти, когда…

Тут красные, опухшие веки скрыли глаза Ники, но Триш увидела достаточно, чтобы испытать некоторое облегчение.

– И я не могу это прекратить. Я бы все отдала, чтобы этого не случилось. Антония не понимает. Она думает, что я обижала Лотти, понимаете, как…

– Да, понимаю. Но вы тоже должны понять: в том состоянии, в каком она сейчас, можно сказать все, что угодно. Постарайтесь не слишком обижаться… или не слишком сердиться. Можете ли вы с этим справиться, сознавая, что она сейчас испытывает?

– Ее поведение не слишком отличается от обычного. Она всегда всех во всем обвиняет. И она даже не знает Лотти и не понимает ее. Она никогда ее не обнимает, не ласкает. Детей надо обнимать и гладить. Иначе они вырастают с мыслью, что они плохие, грязные. Но ей и в голову не приходит обнять Лотти, потому что она не любит ее. А я люблю.

– Ники! Вы не должны так говорить! Она мать Шарлотты. Она страшно боится за нее.

Ники фыркнула: