Помеченный смертью

И всхлипнула по-детски. Кирилл склонился и поцеловал ее в губы. Анна вдруг расцепила руки, оставляя Кирилла, и поплыла. Ночь была темной, но поверхность океана, казалось, слабо осветилась. Кирилл нырнул, долго плыл в этой святящейся воде и всплыл далеко впереди Анны. Она кувыркалась в воде и встала на дно, здесь оказалось совсем неглубоко.

– А там было глубоко, – сказала Анна. – И еще – сильное течение, водоворот прямо под скалой. И Сережу мы не нашли.

Кириллу показалось, что она опять начала плакать.

– Даже могилы нет. Исчез, сгинул. Как и не было.

После этих слов долго молчала.

– Я не смогла там оставаться.

И поэтому уехала. Попросила направить ее на другую станцию. Так понял Кирилл.

– А муж? – осторожно поинтересовался он.

– Он после случившегося взял продукты, ружье и ушел в сопки. Две недели пропадал, оплакивал Сережу. Он там, в сопках, я – на станции. Каждый сам по себе. Как-то в одночасье выяснилось, что семьи-то и нет. Был Сережа – и была семья, а без него, как оказалось, нас больше ничего не связывало.

Потеряла сына. Потеряла семью. Ничего, кроме боли, нет там, в прошлом. Кирилл привлек к себе женщину, и она затихла. Была печальна и податлива. Кирилл поцеловал ее в закрытые глаза. Нежно и с любовью.

– Я про тебя поняла кое-что, пока ты отсутствовал.

Не голос, а шепот.

– Что, родная?

– В тебе нет злобы. Ты не умеешь быть злым.

– Да, – печально согласился Кирилл, вспомнив историю с африканцами, которые здорово его отделали в прошлый раз. – Я просто недотепа.

И тогда Анна засмеялась, впервые за сегодняшний вечер, и ее смех не был обидным.

– Ты не недотепа, Кирюша. Ты просто добрый.

Сказала – и прижалась крепко. Она хотела, чтобы он излечил ее своей добротой. Доброта лечит.

– Все будет у нас хорошо, милый.

Их губы встретились. Они проживут здесь долго-долго, всю жизнь. Там, в прежней жизни, им обоим было плохо и неуютно. Но вот они обрели рай. Прямо здесь, на земле. И еще – обрели друг друга. И неизвестно, что важнее.

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю.

Звезды озорно подмигивали и пытались подсмотреть, что происходит там, на земле, но было темно – и ничего не видно.

Кирилл вынес Анну из океана, но на берег не ступил, осторожно положил ее на теплый серый песок. Он был нежен и нетороплив. Аня позволила ему раздеть себя. Набегающие волны ласкали ей бедра. Или это были легкие прикосновения рук Кирилла?

28

То ли потому, что на похороны Григорьева приехал премьер, то ли из-за большого наплыва народа – но оцепление на кладбище было тройным: по внешнему периметру кладбища, потом вокруг сектора, где была приготовлена могила, и, наконец, у самой могилы. Здесь, у могилы, оцепление было наиболее плотным, и к гробу допускались только избранные.

Бородин стоял совсем близко от гроба и мучительно-напряженно морщил лоб, всматриваясь в неживое, желто-восковое лицо покойного. У самого Бородина лицо сейчас было не лучше, но он об этом не знал.

Короткое прощальное слово премьера, потом выступил кто-то из Министерства внешнеэкономических связей. Бородин не выступал и вообще в первые ряды не лез. Только в окружении людей он чувствовал себя в относительной безопасности. Все остальное время он пребывал в напряжении. В ночь, когда погиб Григорьев, с Бородиным случился нервный срыв. Весь страх, что копился в нем последнее время, выплеснулся истерикой. Бородин, выслушав страшное известие, швырнул трубку на рычаг и сидел неподвижно некоторое время, а потом разрыдался. Хотел налить коньяка, но рюмка выскользнула из трясущихся рук и рассыпалась на полу стеклянными брызгами.

В большой, хорошо обставленной квартире, совершенно один, бился в истерике молодой и красивый мужчина. Никого не было рядом, кто мог бы ему помочь, и страх совладал с ним, придавил так, что невозможно было распрямиться и воспрянуть. Бородин жил беспокойно, в последнее время – особенно, он чувствовал близкую опасность и боялся подкрадывающейся незаметной смерти, а смерть, которая за ним шла по пятам, в какой-то момент неловко повернулась и зацепила своей жуткой железной косой не Бородина, а того, кто был с ним рядом, а рядом был Григорьев. И вот Григорьев, желтый, как яблоко-муляж, лежит в добротном, но все равно неуютном гробу, а Бородин жив, но Бородин знает, что смерть не отступила, а по-прежнему идет следом за ним, дивясь собственной оплошности, потому что не Григорьева жизнь ей была нужна, а Бородина. Он в этом был уверен стопроцентно.

Он, как и все, бросил в могилу горсть земли. Жирные комья гулко ударили в крышку гроба, и Бородин непроизвольно вздрогнул. Заместитель Григорьева, оказавшийся рядом, сказал скорбно:

– Такой молодой! Вся жизнь еще впереди!

А Бородин даже не сразу понял, что речь идет о покойном. Думал – о нем самом, и в первую секунду даже сжался.

Заместитель Григорьева не отставал, шли плечом к плечу по неширокой аллее, направляясь к выходу с кладбища. Два бородинских охранника шли неотступно следом, и Бородин часто и нервно оглядывался, чтобы убедиться, что они рядом.