Помеченный смертью

– Да. Почему-то у меня это в памяти отпечаталось, что он с водой дело имеет.

– «Водоканал»? – подсказал Бородин. – «Водокоммунхоз»?

– Нет, не то.

– Газета «Водный транспорт»?

– Нет.

– Может, он на ГЭС работает?

– На ГЭС? – обернулся Морозов к собеседнику и наморщил лоб.

– На гидроэлектростанции.

– Вот! – воскликнул Морозов. – Там было слово «гидро».

– Гидроцентраль.

– Нет.

– Не знаю больше. Остальные слова не из этого ряда: гидроусилитель, гидротормоз, гидротурбина, Гидрометцентр…

– Гидрометцентр! – воскликнул Морозов. – Росгидромет! Вот что он назвал! Росгидромет!

– Так он метеоролог тогда.

– Он тогда сказал: «Привет от Росгидромета!» Точно! Я вспомнил! Хотя, конечно, ни в каком Росгидромете он не работает.

– А мы проверим, – сказал Бородин. – Мало ли что.

Коротко распрощались, и он уехал. Отсутствовал недолго и вернулся через час с небольшим. Когда он возник на пороге, Морозов удивленно спросил:

– Что-то случилось?

– В Росгидромете есть работник по имени Кирилл Дмитриевич Митяев, – сказал Бородин и замолк, наблюдая за произведенным эффектом.

Поскольку на лице доктора почти ничего не отразилось, Бородин извлек из кармана фотографию и положил ее перед своим собеседником. И только теперь увидел, как стремительно бледнеет Морозов. Быстро спросил:

– Что? Знакомое лицо?

– Это Рябов, – негромко произнес доктор.

– Это Митяев Кирилл Дмитриевич.

– Вы его видели? – спросил Морозов, пропуская мимо ушей слова собеседника.

– Нет. Его нет в Москве.

– А где он?

– Далеко – у побережья Африки. Там расположена метеостанция, и он сидит на ней безвылазно с конца девяносто первого года.

– Я видел его здесь. Совсем недавно. И вы были тому свидетелем.

Бородин хотел сказать, что доктор ведь мог и ошибиться, но вдруг в его голове выстроилась вся цепочка: случайная встреча на дороге – скорая смерть Григорьева – рассказанное доктором; и он промолчал, поняв в мгновение, что все может оказаться в итоге и правдой. Позволил себе лишь осведомиться:

– А как, по-вашему: могут быть два человека похожи абсолютно?

– Нет, конечно.

– Уверены?

– Да. Внешне сходство до какой-то степени допустимо, но различия будут обязательно. Родинка, форма носа, строение тела, отпечатки пальцев в конце концов.

– Ничего этого нет.

– Чего нет? – не понял Морозов.

– Ни отпечатков пальцев, ни каких-то особых примет. Вообще нет ничего, что могло бы подтвердить, что перед нами – человек по фамилии Рябов. У вас вот, например, сохранились какие-либо фотографии?

– Какие фотографии?

– Те, на которых Рябов запечатлен?

– Нет.

– Вот видите, – сказал Бородин почти печально. – А образцы его почерка?

– Нет.

– Значит, и сравнивать не с чем. И когда этого метеоролога разыщут и доставят в Москву, ничего доказать не удастся. Потому что он – это он. Митяев.

– Он – это Рябов.

– Вы-то сами сможете определить, что это Рябов?

– Да.

– Каким образом?

– Психологический портрет.

– Что за штука?

– Там, внутри, в душе, мы все разные. Это – как отпечатки пальцев, мы все индивидуальны. И если я смогу с ним встретиться…

– Что тогда? – быстро спросил Бородин.

– Я после разговора с ним скажу – Рябов это или нет.

Бородин ушел в машину и долго разговаривал с кем-то по радиотелефону. Вернулся возбужденный.

– Вам придется выйти из тени, Виталий Викторович. До сих пор я никому не говорил, откуда почерпнул информацию о Рябове. Но сейчас только вы можете помочь.

– Чем? – поинтересовался Морозов.

– Вы можете опознать Рябова. Или этого… как его… Митяева.

– Его уже доставили в Москву? – удивился Морозов.

– Нет. Вы встретитесь с ним прямо там, на метеостанции.

Морозов вскинул голову, и Бородин успокаивающе тронул его руку:

– Вы полетите не один. Будут еще люди. Так что волноваться вам не следует.

– Мне надо подумать.

– В таких случаях не думают.

Не думают, а подчиняются, понял доктор. Посмурнел от неудовольствия и спросил:

– Когда вылет?

– Сегодня вечером.

– Что за рейс?

– Спецрейс. Вне расписания. Времени на сборы хватит. В шесть за вами заедет машина, – сказал Бородин и, видя, что доктор хмурится, добавил примирительно: – Это очень важно. Здесь ничего другого не остается, только – подчиниться. Большие люди этим занялись.

И больше ничего пояснять не стал.

32

Машина пришла за Морозовым без пяти минут шесть. Кроме водителя, в салоне был еще один человек. Коренастый и крепкий на вид, очень немногословный. Скользнул взглядом по чемодану, который захватил с собой Морозов в дорогу, и ничего не сказал. У самого коренастого вещей не было никаких – ни в салоне, ни в багажнике, где Морозов разместил свой чемодан. Доктор вдруг подумал, что допустил оплошность, не нужен ему чемодан, сказано ведь – спецрейс, туда и обратно обернутся мигом, а он, как путешественник, по полной программе экипировался и теперь будет смотреться нелепо. Так он терзался до самого аэропорта.