Помереть не трудно (СИ)

Вожак целую секунду смотрел Алексу в глаза. Тяжело дышал. Ноздри его носа раздувались, губы дрожали. Потом он сник, отвернулся и опустив голову, пошел по лунной дорожке прочь. Стая потянулась за ним.

Я подошел к шефу. Мы глядели вслед волчатам, пока они не скрылись в тенях. И только потом Алекс закурил. Предложил сигарету и мне, но я отказался. На душе было паршиво.

— Они ведь совсем ещё дети, — тихо сказал я. — Гормоны, первые игры в иерархию… Их правда ждут рудники?

— Кто-то сделал с этими детьми ужасную вещь: всячески потакал их дурным наклонностям, — Алекс скорбно покачал головой. — Они — убийцы. И должны быть наказаны. А как — решать не мне.

Я поёжился. Всё тело зудело. Там, где еще пару минут назад были рваные раны, шелушилась новая розовая кожа. Я почесал плечо.

— Что со мной?

— Считай, это бонус от пребывания в рядах нелюди, — Алекс говорил своим обычным тоном, но чувствовалось, что встреча с волчатами оставила в его душе неприятный осадок. — Сила, регенерация, острый нюх, зрение, как у полярной совы…

— А бабка что-то говорила о лицензии, — я вспомнил старуху-ведьму с пуделем.

— Мы, человеки, завидуем и боимся вас, — усмехнулся шеф. — Поэтому и жаждем всячески осложнить существование… Не переживай, кадет. Выправим мы тебе лицензию. Это — одна из причин, по которой я и согласился ехать в Москву… — он оглядел меня с ног до головы и добавил сквозь зубы: — Госсподи, где ж ты так извозился-то? Ну чистый свин.

Ноги по колено у меня были в засохшей болотной жиже. Одна штанина промокла от крови, как и плечо, с оторванным рукавом куртки. Рубаха спереди аж заскорузла — натекло из щеки…

Сам Алекс выглядел, как денди, только что вышедший на прогулку: безупречной чистоты пиджак, воротник рубашки аж светится под луной, перчатки имеют первозданный жемчужно-серый оттенок, и даже туфли, которыми он безжалостно месил кочки на болоте, были лишь слегка запачканы в чёрной, и потому почти невидной грязи…

— Ну как я тебя с приличными людьми знакомить буду?

— Извините, — я развёл руками. К ладоням пристали клочки волчьей шерсти. — Ванну принять не успел.

— Ванну?.. — лицо шефа стало задумчивым. — А ведь это отличная мысль!

— Мы же собирались встретиться с Владимиром, — напомнил я.

— Он всё равно раньше полуночи не появится, — отмахнулся шеф. — Вызывай таксомотор. Поедем вот по этому адресу, — достав толстую визитницу, он вытащил чёрный прямоугольник и протянул мне.

— Я думал, отель в другой стороне.

— И всё бы тебе спорить, кадет. Вызывай. Раньше сядем — раньше выйдем.

Я понял, почему Алекс, не чинясь, вызвал такси: адрес, который он дал, находился далеко за пределами Москва-сити, в переулках старого города, среди покосившихся хрущевок, двухэтажных домиков с античными крышами и фальшивыми колоннами, и детских площадок, в которых главной достопримечательностью была песочница, наполненная прошлогодними окурками.

Дубы здесь разрослись особенно мощно, закрывая небо переплетёнными над дорогой ветвями.

Мы спустились по нескольким замшелым ступеням в сырой полуподвал, перегороженный сетчатой дверью — за такими обычно располагаются пункты приёма пустых бутылок…

Но пройдя замусоренный тамбур, с серыми бетонными стенами, исписанными неприличными словами из баллончика с краской, мы оказались в совершенно другом мире.

Не знаю, как описать. Дорогой бутик. Впрочем, я решил, что это бутик лишь по тому, что у дальней стены богато убранной комнаты громоздился набитый штуками тканей шкаф, а на пьедестале стоял манекен, облачённый в вечерний фрак.

Пахло горячим утюгом и печеньем с корицей.

Когда мы вошли, на двери мелодично звякнул колокольчик. На его звуки к нам тут же выплыла пожилая дама.

Вид её вызвал из глубин памяти детский образ старухи Шапокляк. Тот же острый нос, та же нелепая шляпка. Не хватало громадного ридикюля на сгибе локтя, и крысы на поводке…

— Господин Голем! — пропищала Шапокляк, кидаясь к шефу, словно он её давно утерянный близкий родственник. — Как я рада вас видеть.

— А уж как я рад, госпожа Цибульская, — шеф осклабился и припал к ручке, затянутой в сетчатую перчатку без пальцев. Меня от таких всегда в дрожь бросало.

— Какими судьбами в Столице? — ворковала старуха. — Работаете?

— К сожалению, да, — с притворной тяжестью вздохнул шеф. — Вот, хочу представить Совету протеже… — и он указал на меня столь небрежным жестом, словно я был не более, чем прислоненный к стене зонтик.

Шапокляк оглядела меня пристально-профессиональным взглядом из-под очков. Глаза её, водянисто-голубые, на мгновение расширились, кончик острого носа побледнел, но на этом — всё. Ни про мою изодранную в хлам одежду, ни про принадлежность к роду нежити она ничего не сказала. Что значит — воспитание…

— Костюм деловой? — сухим профессиональным голосом вопросила Шапокляк. — Для работы?

— Да.

— Всего один? — старуха скептически выгнула нарисованную бровь.

— Вы, как всегда правы, пани Цибульская. Сделайте десяток. Ох уж эти ученики…

— Будете в Москве всю неделю? Остаётесь на бал?