Помещик Пушкин

О Пеньковском надо сказать, что он оказался дельным управляющим и во всяком случае задержал падение поместий Пушкиных. В 1835 году он отговорил Сергея Львовича от продажи Болдина, за что Пушкин выражал ему признательность в письме от 14 июня 1836 года: «Очень благодарен вам за ваши попечения о нашем имении. Знаю, что в прошлом году вы остановили Батюшку в его намерении продать это имение и тем лишить, если не меня, то детей моих последнего верного куска хлеба. Будьте уверены, что я никогда этого не забуду». Он пришелся по нраву и Сергею Львовичу: «никто меня в жизни столько не успокаивал, как вы», — говорил он Пеньковскому. Сергей Львович изволил даже крестить дочку Пеньковского и в благодарность за попечения о своей особе подарил ему девочку или, выражаясь официальным языком, передал ему в вечное и потомственное владение свою крепостную Пелагею Семенову.

XII

В остатках вотчинного архива с. Болдина сохранилась за 1833–1834 годы «памятная» книга, куда сам управляющий и конторщики заносили достопримечательные события и факты болдинской подневольной жизни. Записи любопытны не только как свидетельство об управлении имением Пушкина, но и как памятник крепостного быта. В этой книге читаем запись: «корова отелилась, родился бычок», а рядом важный административный указ: «Я по вступлении моем в управление в село Болдино по данной мне доверенности г. С. Л. Пушкина нашел ослушным: против моих приказаний и недостойным исправлять должность бурмистра Игн. Сем. Сягина, при собрании всех стариков устраняю его от должности…». Тут записаны и остальные назначения: в хлебные старосты, бурмистры и т. д. Столь же обычным являются записи о расправах: «Кистеневский крестьянин Вас. Игнатов просил на кистеневского земского Гавр. Алексеева, что насильно перевязал овец (за долг) и прибил женщин, одной женщине разорвал рот. Решено Гавр. Алексеева лишить иску, за побои наказан розгами 20 ударов».

Еще запись о применении желез к Якову Семенову, бегавшему от солдатчины и месяц скрывавшемуся. Перед тем, как он был поставлен на суд перед собранием стариков, он был в железах, и из оных выпущен Михаилом Ивановичем Калашниковым. Решено дать 25 ударов розгами. Еще повседневный случай: «Ефим Захаров принимал в свой дом азовских воров — ослушался по приказанию моему дабы явиться из кабака в судную — мною лично был замечен с азовскими ворами в кабаке пьянствующего и украл тулуп у кистеневского крестьянина» и т. д. Наказан 50 ударами розгами. А вот еще ослушник Тимофей Пядышев, тоже не явился из кабака в судную, решено было наказать его 40 ударами, но он был прощен за «вызнание о многих вещах им же в воровстве прошедшем, — и он же доказал на бывшего бурмистра Игната Семенова, что из-под колосников рожь крал и привозил в собственный дом, а рижник Кирей за шубу давал ему, Пядышеву, барского овса 4 четверки».

Вот оно, пушкинское хозяйство! Ну, и так далее. Все эти записи — реальный комментарий к отрывку из «Истории села Горюхина»: «Посадил окаянный приказчик Антона Тимофеева в железы — а старик Тимофей сына откупил за 100 руб.; а приказчик заковал Петрушку Еремеева, и того откупил отец за 68 руб., и хотел окаянный сковать Леху Тарасова, но тот бежал в лес — и приказчик о том вельми крушился и свирепствовал во словесах — а отвезли в город и отдали в рекруты Ваньку-пьяницу».

Особое место занимают записи о рекрутском наборе. В ноябре 1833 года болдинская экономия назначила в солдаты семь человек. Против первых четырех фамилий в списке пометки «вор», а физические характеристики такие: Ефим Захаров — течет с ушей, Пядышев — рана в ноге, Кандалов — желтью болен, Ананьин — палец на левой руке крюком. Только два без особых патологических примет, а из них Сягин («чист») сбежал, очевидно, по дороге в Арзамас, от отдатчика. Целая система поставки рекрут государству! И эту систему — защищал Пушкин. Напомню особенный пункт в доверенности, выданной им Пеньковскому, и приведу характерные рассуждения по этому поводу из «Мыслей на дороге»: «Власть помещиков, в том виде, как она теперь существует, необходима для рекрутского набора. Без нее правительство в губерниях не могло бы собрать и десятой доли требуемого числа рекрутов. Вот одна из тысячи причин, повелевающих нам присутствовать в наших поместьях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия к службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и чинам. Очередь, которой придерживаются некоторые помещики-филантропы, не должна существовать, пока существуют наши дворянские права. Лучше употребить сии права в пользу наших крестьян и, удаляя из среды их вредных негодяев, людей, заслуживших тяжкое наказание и проч., делать из них полезных членов обществу. Безрассудно жертвовать хорошим крестьянином, трудолюбивым, добрым отцом семейства, а щадить вора и пьяницу обнищалого, из уважения к какому-то правилу, самовольно нами признанному. И что значит эта жалкая пародия законности!»