— А чего сам в долги залезал? Ведь иной раз ему совсем тяжко становилось.
— Питие винное уважал?
— Был грех. Но загулы его были скромны. И игр всяких денежных не вел.
— Значил копил деньги на что — то или кому — то долг отдавал большой.
— Ну… Господь его знает, как там все было. Одно ясно — надобно этого отрока не упустить. А то ведь упорхнет из гнезда и поминай как звали. Осторожен он больно и боязлив. Разумеет ясно, что краску за полную цену не продать в Туле. Нет ни у кого таких денег. Да если и были бы, то не дали.
— Значит он ведает, какая этой краске красная цена?
— Да.
— Еще интереснее… Пообщаться бы с ним. Да с каленым железом поспрошать, что там за разбойничий вертеп его батя устроил…
— Отче, он ведь всего лишь отрок…
— Потому и поспрошать ныне, ибо если по весне его поверстают в поместные дворяне, то уже не подступишься без веской причины.
— А нужно ли? Покамест он нам одну пользу приносил. И краску эту сдал. И лампу дивную, но простую измыслил. А то, что хочет сотую долю, так в том дивного ничего нет, как и в том, что знает цену краски. Он ведь по Туле после гибели отца полдня бродил, с купцами беседовал. Все выспрашивал их что, почем и в какую цену. Наверняка от них нахватался.
— Как у него вообще хватило наглости спрашивать с Матери — церкви даже долю сотую?! — хмуро произнес митрополит. — Сопляк! Или не ведает, кому указывает?
— Он сказал, что или так, или никак. Лампу разобьет и более делать не станет. У него же поместье в разорении. Из людей только два холопа и остались. Если не доходец этот, то ему и выезжать не с чего станет.
— Дивлюсь я на твои слова, — покачал головой митрополит. — Ты хоть понимаешь, какие это деньги?
— Нет, — честно ответил Афанасий.
— Если лампадка сия особливая светить станет как несколько свечей, то купить ее пожелают многие. Посему в год той сотой доли будет сотни рублей. Для простого поместного дворянина — огромные деньги! Не по Сеньке шапка!
— Так что же? Как с ним уговариваться?
— Пригрози гневом церковным за утаивание.
— А деньги?
— Предложи ему разом сто рублей. С него и этого будет довольно.
— Отче, — осторожно произнес Афанасий, — я гнев твой понимаю. Но Андрейка… он… он может и отказаться.
— Отказаться?! — вновь нахмурился митрополит.
— Нрав у него не прост. Он ныне в глуши со своими холопами зимует. В землях отца его. А там окрест на пару дней пешего пути татары опустошили все. Потому как обет он принял. Грозный обед. Встретиться со смертью лицом к лицу. Чай сей отрок не сильно испужается угроз. К тому же очаг он добрый себе поставил. Все в нем просто, токмо не могу уразуметь, почему дым бежит у него туда, куда ему надобно, а не в землянку. И ежели такие печи Мать — церковь поставит в палатах Государевых, то…
— Афанасий, а жить он как будет дальше? — устало вздохнув, спросил Макарий. — Он кто? Отрок — сирота. Жаждущий в поместные дворяне верстаться. Ежели церковь даст ему денег много, то как он со своими товарищами по оружию ужиться сможет? Человек слаб. Особенно, подверженный тяжелым лишениям. Ему и сто рублей — много. Ибо другие поместные дворяне на зависть изойдут и дурное удумают. И падет он, вслед за отцом своим. Год — два и преставиться. Юн он еще и глуп.
— Да, — тихо произнес Афанасий, соглашаясь с митрополитом. О ситуации в таком разрезе он даже как — то и не подумал. Ведь точно на зависть изойдут. И закончится это может очень мрачно…
— Ежели не дурак, то поймет. А если дурак, то тем более ему деньги такие в руки давать не след. Даже если лампу и печь эти мы не получим, то Бог с ними. Жили как — то без них и еще проживем…
[1] 2/10 гривенки Андрей продал купцу Агафону. Две порции по 2/10 гривенки Андрей продал отцу Афанасию. И еще ½ гривенки Андрей внес пожертвованием в церковь. Совокупно 1 и 1/10 гривенки.
Глава 7
Утро.
Холод.
И мороз.
— Замечательно замерз! — нервно буркнул сам Андрейка, грезя, будто телогрейка, душу греет им злодейка, грязной тканью облепив и блохами одарив…
Кхм…
Зимняя жизнь Андрейки и его людей стабилизировалась и как — то вошла в свою колею. Пробуждение. Подогрев воды. Умывание и чистка зубов подручными средствами. Общая тренировка. Завтрак. И дела. А так как бегать по окрестным лесам не требовалось, то дела эти пошли намного веселее. По сути им приходилось только за дровами ходить. С волокушей ручной, топором и… пилой.
Да, парень ее все — таки сделал.
Устинка и Егорка немало ворчали, поняв, чем отрок занялся, но прямо возразить не смели. Однако, когда оценили эту поделку в действии, то кардинально переменили свое отношение.