Помещик. Том 5. Воевода

Дьяк и слуга промолчали. Они заметили, как Государь погрузился в размышления, и не хотели его отвлечь ненароком. Дьяк едва заметно кивнул, дескать, уходи. И слуга тихонько удалился. Его задача заключалась в том, чтобы передать грамотку. Участвовать в разборе значимых государственных бумаг далее ему было неуместно.

Царь же думал о том, кому могло понадобиться изводить Андрея. Где наветом, где прямым убийством. Ведь не такая большая птица. Зачем? Или все-таки большая и он что-то не знает?

***

Тем временем в Туле отец Афанасий стоял у парня над душой.

— Сын мой, тебе нужно исповедоваться и причаститься.

— Не нужно.

— Ты умираешь и должно перед Всевышним представать с легкой душой.

— Нет никакого смысла перед смертью исповедоваться и причащаться. Если ты жил как дерьмо, то думаешь, раскаяние перед смертью что-то изменит? Нет. Только усилит твою вину, ибо добавит к ней еще лукавство и трусость. Натворил дел — имей смелость отвечать.

— Но… — начал было возражать отец Афанасий и осекся. Он вспомнил кто перед ним. И уж кто-кто, а человек, вернувшийся оттуда точно знал, что имело смысл, а что нет.

— Так может и истинная вера не имеет смысла? — с некоторым подвохом поинтересовался отец Афанасий.

— Я не хочу об этом говорить.

— Отчего же?

— Мои слова могут навредить тебе.

Священник нахмурился.

— Неужели все настолько идет в разрез с писанием?

— Я могу сказать тебе очень немногое. Первое — каждому по вере его. У каждого человека свой рай или ад. Второе — важны только дела. Если слова не подкрепляются поступками, то это ложь и лицемерие. Какой бы истовой не была молитва, но, если за ней не следует поступок, она пуста. Как и раскаяние. Слова — это просто слова. Все остальное я не желаю обсуждать.

— Я… я понял. Может быть все же исповедуешься и причастишься?

— Если люди так требуют выполнить ритуал…

— Таинство, — поправил его отец Афанасий.

— От изменения названия суть не меняется. Так вот, если они требуют выполнения таинства, то просто скажи им, что все сделал. А я подтвержу. Но в грех лукавства не вводи меня.

— Хорошо, — кивнул отец Афанасий. Посидел немного рядом. А потом спросил: — А кто такие ликаны и масаны?

— Я не хочу это обсуждать.

— Но ты эти слова произнес. И люди в недоумении. И спрашивают меня. Если ты не ответишь, то они сами что-то придумают. А это…

— Ликаны, — перебил его Андрей, прекрасно поняв, куда клонит священник, — это народ оборотней. Масаны — другой народ, для которого употребление чужой крови — основа жизни. Их считают проклятыми. Но как на самом деле — не ясно. Их ОЧЕНЬ мало.

— Ликаны это волколаки?

— В том числе. У ликанов много родов. Берендеи, кицуне и многие, многие иные. Люди просто впервые познакомились с волками, поэтому по ним и прозвали остальных.

— Ты, я вижу, недурно во всякой нечисти разбираешься.

— Я люблю послушать и неплохо запоминаю чужие слова.

— Разумеется.

— И из того, что я слышал могу так сказать — нет ничего страшнее на земле, чем человек. Ибо его сердце может быть чернее, чем у самого страшного чудовища. И за приятным, благообразным обликом может скрываться ТАКАЯ мерзость, которую и в ад отправлять неловко.

— Отчего?

— Жалко. Ад жалко.

Священник нервно усмехнулся и кивнул.

— Все отче, ступай. Дай мне подремать. Может быть усну. А сон в моем состоянии — лучшее лекарство.

— Да, конечно. — произнес он, вставая. — Мы будем молиться за тебя.

— Лучше не молится. Лучше смотреть в оба. На меня покушались. Если злодеи поймут, что я иду на поправку, или услышат о том, то постараются что-то еще предпринять.

— Я понял тебя, — кивнул отец Афанасий. И еще раз попрощавшись, пожелал здоровья и удалился.

— Как он? — донеслось из-за двери.

— Шутки шутит, — ответил священник. — Мню, выкарабкается.

И все загалдели. А дальше дверь уже нормально прикрыли и толком их расслышать оказалось проблематично. Поэтому Андрей смог снова погрузиться в свои размышления.

Был он отравлен или нет — не ясно.

С его телом творилась какая-то нелепица. Снова, как и тогда после битвы у Селезневки он ослаб. Настолько, что первые пару дней едва двигался.

Да и сейчас, спустя пять дней, выглядел умирающим лебедем, что бесило неимоверно. Тем более, что рана на руке дала неприятные осложнения. Туда попало несколько фрагментов ткани, и она воспалилась. Промыть узкий и слепой колотый раневый канал не представлялось возможным. Поэтому он распорядился разрезать ему мышцы плеча, дабы прочистить воспалившуюся рану.

Понятное дело, что он сам перед этим крепко напился и велел себя привязать. А нож, которым, резали не только наточить остро, но и дезинфицировать кипячением. Да и перевязочный материал после…

Наверное, можно было бы сделать эту операцию как-то проще и изящнее. Но Андрей не являлся хирургом, тем более полевым. А учитывая оснащение тут требовались навыки именно его. Поэтому пришлось идти на этот шаг, приглашая палача. Ведь в эти годы только палачи могли проводить достаточно адекватные операции просто в силу опыта.