Помещик. Том 5. Воевода

— Здесь до твоего отца, — произнес воевода, протянув Государю увесистую папку, с множеством листов, исписанных мелким почерком…

[1] В 1525 году земли Тевтонского ордена были преобразованы в герцогство Пруссия, вассальное Польше.

Глава 10

1556 год, 25 июля, Москва

Иоанн Васильевич достиг Москвы достаточно быстро. Прихватив с собой из Тулы всех заключенных. Плюс плененного брата Гази. Ну и все протоколы допросов, а также описание хода расследования, переданные ему Андреем.

Спешить он не стал. Постарался разобраться. Посему все эти пленники сидели в камерах и ждали своей участи. Не теша, впрочем, себя надеждой на благополучный исход.

Город же гудел.

Аристократия была оглушена и растеряна. Купцы задумчивы. А простые горожане — ликовали. Ведь если отбросить формальности, то Государь Курбского фактически казнил, отдав на растерзание тульскому воеводе. Первой сабле Руси. Да и род его покарал сурово. Впервые вот так официально был поражен в правах и титулах князь-Рюрикович природный, низведенный до простолюдина. И не один, а все семя от изменника исходящее. Сурово. Люто. Но справедливо. Даже бояре и князья не могли найти слов, чтобы оправдать Курбского, который сам признался в том, что вступил в сговор с крымчаками…

Царь наслаждался произведенным эффектом и занимался другими, не менее важными делами. Например, он прочитал рукопись «Деяние руссов», а потом передал ее патриарху. И теперь, вызвал его к себе поговорить. По тексту.

— Прочел?

— Ох… дела мои многогрешные… — тяжело выдохнул тот. — Прочел, Государь. Но надо ли это было делать — не ведаю.

— Отчего же?

— Все так дивно… — покачал головой Сильвестр. — Я не скажу, что Андрей что-то написал такое, с чем я решительно не соглашусь. Местами удивлялся, но его рассуждения крайне интересны и здравы. Но все как-то…

— Как?

— Без Бога что ли. — после некоторой паузы нашелся патриарх. — Все события, начиная с Ромула, сына Царя Прокопия и его супруги Марции, и заканчивая делами отца твоего, они слишком человеческие. Словно люди сами все делали. Словно Бог там и не было.

— Не соглашусь, — возразил Царь. — Андрей описывал незримое присутствие Всевышнего. Что куда важнее. ОН, — поднял Царь глаза к потолку, — не оставлял моих предков. Не делал за них ничего, но лишь в острые моменты поддерживал своим благоволением. Из-за чего они не тонули в море, не заболевали, они побеждали… побеждали… побеждали, пробиваясь сквозь настоящую бурю испытаний.

— Это так… — кивнул Сильвестр, — но…

Дискуссия у них затянулась. В целом патриарх не был против этой книги. Нет, отнюдь, нет. Он просто очень многое не мог для себя прояснить.

Все дело в том, что Андрей писал не канонический исторический труд и не привычный религиозно-мистический нарратив летописи. И даже не презентацию страны или династии. Нет. Он писал программно-идеологическое произведение, в котором история выступала лишь оберткой.

Какие цели тульский воевода перед собой ставил в этой работе?

Прежде всего — показать прямую преемственность Иоанна Васильевича по непрерывающейся мужской линии от монархов Западной Римской Империи. Не по духу, а по крови. Сын Императора — это сын Императора. Даже если ему пришлось бежать, спасая свою жизнь.

Это раз.

А два — это попытка показать Божье благоволение и дьявольские испытания. Лютые. Суровые. Которые однако же род Прокопия прошел с честью.

В ходе описания этих испытаний Андрей развернулся по полной программе, работая крупными мазками. Среди прочего он занимался еще одной важной штукой. Показывал, как вредила знать державе и народу. Начиная с Рима. Он ведь коснулся причин падения как Западной, так и Восточной Империи, прямо и без всяких обиняков указывая на то, что ее в обоих случаях разорвала собственная знать, ошалевшая от вседозволенности. Знать, которая ради своих интересов готова была пойти на сговор с кем угодно. Предать кого угодно. И всю державу предать огню и мечу, лишь бы сохранить свои права и владения. А лучше преумножить. То есть, ставила свои интересы выше державных.

Для Руси XVI века такая постановка вопроса была новая и резка до шока. Да и не только для Руси. Во всей Европе так вопрос еще не ставили[1]. И монархи кое-как пытались бороться с озверевшей от вседозволенности аристократией. Где-то успешно, где-то нет. Но сути это не меняло. Тема была чрезвычайно актуальной, хоть и не освоенной.

В рамках этой идеологической программы Андрей вводил и ряд иных трактовок самого разного толка. Например, объяснял суть слова «русич», прямо связывая такого человека со служением своему Государю. Само-собой, Рюриковичу и только Рюриковичу. И таких костылей да подпорок воевода в рукопись насыпал изрядно.