Помидорный романс

Елена, дочь, сидела напротив за столом, нервно крутила чашку, уцепившись за тоненькую ручку, стараясь, чтобы лимон коснулся то одной тоненькой белой фарфоровой стенки, то другой. Она всегда была такой – раздраженной и отстраненной.

Личная жизнь дочери не удалась. Даже не просто не удалась – она рухнула, практически в один день, когда ее муж, красавец Юрка, балабол и бабий любимец, набросил куртку, подхватил чемодан и убыл в неизвестном направлении. Тогда, в тот давний, мутный и дождливый февраль он переломил ее смешливую, недалекую и добрую Ленуську пополам. Дочка сначала так и лежала, сломанная, как кукла, отвернувшись лицом к стене и не обращая внимания на крошечную трехлетнюю Ляльку. А потом, в одно страшное утро, схватила дочь в охапку и бросилась наперерез идущему с большой скоростью рейсовому автобусу. Благо, рядом оказался молодой и шустрый лейтенант, который буквально выдернул их на тротуар.

Но тогда Еленка умерла, умерла на целый год. Клиника для душевнобольных, санаторий, снова клиника и снова санаторий. Все это время Аделаида крутилась, как могла, тянула дочь и внучку, но вытянула. Правда, ее Ленки больше не было. На ее месте возникла полноватая, немного отекшая от вечных лекарств, красивая женщина с остановившимися глазами, полным, чувственным ртом и желчной улыбкой. Звали ее Элена. Именно так она представлялась своим многочисленным мужчинам, которые шли нескончаемой чередой и никогда не кончались.

И именно Элена тихо и молча возненавидела дочь и мать, каким-то образом перемешав их существование со своей бедой и своей тоской.

– Так вот, мама. Ты меня слышишь или нет? На две недели. Мы уезжаем на две недели.

Аделаида смотрела как шевелятся полные губы и думала – «Как же я поеду на майские к Славе? Мы ведь договорились. Неужели все придется отменить?»

И вдруг, сама не ожидая от себя, встала, хлопнула рукой по столу так, что Лена вздрогнула, и крикнула:

– Нет! Я уезжаю! Хватит! У меня тоже есть жизнь.

Обалдевшая дочь ничего не сказала, только молча смотрела, как мать, неловкими пальцами, расстегнув молнию нового, невесть откуда взявшегося модного кошелька, швыряет на стол какие-то билеты, паспорт и распечатанные фотографии импозантного старика.

–Аааа, ну да, наслышана. Ляля мне говорила, как вы тут нафталином провонявшие чувства развели. Ты подумай, мама. Тебе ведь не с ним жить, со мной. Про стакан воды и кусок хлеба не забывай. Завтра позвоню, сообщишь свое решение. Билеты еще можно сдать.

Элена быстро пошла к двери, на пороге обернулась и, презрительно глядя на мать, прошипела

– Джульетта престарелая!

У Аделаиды Николаевны как-то разом кончились силы, она тяжело опустилась на стул и замерла, глядя в одну точку.

Глава 3. Встреча

Старый чемодан, видавший виды еще советского санаторного Крыма был несколько пыльноват, но вполне приличен. Они с мужем считали его чем-то вроде талисмана и доставали с антресолей только в самые радостные и значимые для них дни. А самым большим счастьем было – поехать в крошечный поселочек, заблудившийся среди Крымских гор и моря, поселиться в полузаброшенном доме, недалеко от дикой части берега, который им сдавали почти бесплатно и жить там, как дикари, сутками валяясь на берегу в тени старых лодок, ужинать ранним виноградом, сладкими мелкими персиками и сыром с лепешками, которые привозила им хозяйка откуда-то из села.

Аделаида оклеила клетчатый дерматин чемоданных внутренностей фотографиями. И они так намертво приварились к искусственному материалу, что отодрать их не было никакой возможности, только порвать. И до сих пор оттуда на мир смотрела худенькая круглолицая девочка с белокурыми кучеряшками и высокий, худющий парень с щегольскими усиками, волнистым чубом, уложенным назад и добрым песьим взглядом, как у грустного лабрадора. Они обнимались у неработающего фонтана в городском, заросшем парке, и кипарисы уходили своими стрелами куда-то в непроглядную высь.

Наскоро протерев чемодан, Аделаида быстро начала кидать в его нутро кофточки и юбки, белье и всякий незатейливый скарб, который она особенно и не копила за эти годы. Так – дешёвенькое все, по скидкам, простенькое, лишь бы удобно. Ситцевую ночнушку она с сомнением приложила к себе, став у зеркала, потом, вдруг устыдившись своим мыслям, тоже бросила в чемодан. «Надо было купить бы чего, поприличнее», – подумала она с сожалением, хорошо, хоть на плащ новый скопила, красивый». Плащ и правда был отличный – нежно-голубой, именно этот цвет ей нравился в молодости, с серебристой подкладкой и большим, отложным воротником, который при желании можно было превратить в капюшон. В Москве июнь вечно был дождливым, плащ пригодился как нельзя кстати, да и туфли подошли – светлые, с небольшим каблучком и скромным бантиком. Лет им было, наверное, десять, но Аделаида их и не носила, куда…