Помилование

В конце проулка к ним молча присоединился Гусар, весь в клочьях прошлогодней шерсти, - от старости и жизни впроголодь он и за весь год никак не мог перелинять. Его не прогнали. Истолковав это как разрешение, старый лохмач потрусил рядом. Вот и идут эти трое. Справа - поднимая пыль сапогами, с кладью на спине шагает Мария Тереза, посередине - катит на своем самокате Федора, слева - трусит Гусар со своей почти уже человеческой душой.

Поднявшись на взгорок, где давеча пропылил тот хвостатый "виллис", они остановились.

- Ну, прощай, дочка. Может, и не увидимся, больно уж время лихое, а сама я... уже не лихая. - Старуха вдруг расчувствовалась, даже две-три слезинки выкатились из глаз. - Вот, слезами тебе дорогу вымочила. Я так просто... - Она тут же повернула разговор на другое. - Дом твой в сохранности будет, себя береги.

И Гусар тоже кивнул Федориным речам.

Мария Тереза, за полдня повзрослевшая сразу на несколько лет, ни словам старушкиным, ни слезам не поддалась, только припухлые губы дрогнули чуть.

- Ладно, я пойду. Прощайте. Оба... - сказала она и быстро зашагала прочь. Бабка Федора сначала одной худенькой сморщенной рукой помахала ей вслед, потом другой, а Гусар, затосковав, глухо проскулил дважды. Провожающие сразу домой не повернули, так, покинутые, и остались стоять. Дойдя до вершины холма, Мария Тереза оглянулась назад: они все там же, Гусар даже присел на задние лапы. У нее сжалось сердце: "У одной - старость человеческая, у другого - старость собачья. Сколько они в этой жизни изведали, сколько слез пролили, горечи и мук испытали... А кто их когда-нибудь приласкал, кто им спасибо сказал? Потому они и вместе... как мул и его тень", - вдруг вспомнилось ей забытое, из детства, присловье. Она махнула им рукой и пошла дальше.

По ту сторону холма дорога упирается в лес. Эти места немного знакомы ей. Позапрошлым летом они с Кондра-тием Егорычем ходили через этот лес в какую-то деревню покупать корову. Страшно было - а вдруг волк, и она все жалась к отцу. То-то обрадовалась, когда живы-невредимы вышли из леса. А возвращались - уже ни капли не боялась, а ведь корову-то волки могли учуять быстрей. (Ту безрогую корову прошлой осенью немец съел.) Вот и сейчас, уже перед сумерками, Мария Тереза без страха углубилась в лес. Она уже долго шла, когда ей в глаза бросился присыпанный палой листвой след железной гусеницы. Знакомый след. След Любомира. Значит, направление взяла верное. Она зашагала еще быстрее. Дорога, можно сказать, совсем пустынна. Пока шла через лес, только три грузовые машины обогнали ее. Одна машина, поравнявшись с ней, резко остановилась, из кабины высунулась рыжая усатая голова.

- Эй, красавица! Садись, домчу с ветерком, куда душа желает!

- С ветерком не надо, еще продует, поезжай!

- Безжалостная, белые ноженьки свои пожалела бы, пылинки с таких ног сдувать!- прокричал рыжий усач и нырнул обратно в кабину. Машина заурчала и тронулась с места.

Такой попутчик был бы, конечно, кстати. Рыжий, наверное, в сторону фронта едет, расспросила бы, хоть что-то разузнала. Но во всем остальном смелая, решительная, Мария Тереза побаивалась незнакомых мужчин. Держись от них подальше - и будет в самый раз. Свои ноги целы и голова на месте, как-нибудь доведут. И они с Любомиром - ну не глупые ли? Ни он своего адреса не сказал, ни она спросить не догадалась. Будто затем они встретились, чтобы навеки ни на час не разлучаться. Все на свете забыли. Но она хорошо запомнила: "капитан Казарин", "комбат Казарин".

Когда Мария Тереза вышла из леса, уже начало темнеть. Дорога лежала через голое, изрезанное мелкими оврагами поле. Еще сумраком не заволокло, как из-за горизонта выкатилась круглая красная луна. Поднявшись чуть выше, она поблекла, пожелтела и затем набрала свой исконный серебряный цвет. Такая надменная стала. Словно ища поддержки, глянула Мария Тереза на луну и оробела. Чужая равнодушная луна. Не та, не их тогдашняя. Под такой луной и совсем одиноко. Попробуй, пошагай в пустом безмолвном поле одна-одинешенька, а над тобой - вся толща, вся тяжесть ночного неба. Удивительное дело: днем ясное небо человека к себе тянет, а ночью к земле гнет. Совсем близко, в стерне прочирикали спросонок какие-то мелкие птахи. Наверное, перелетные. Сразу стало легче. Все-таки живые души рядом, тоже дышат.

До Чернявки Мария Тереза, и сама того не замечая, все время шагала по следу Зуха. Дойдя до проклятого того поворота, где, облитые лунным светом, кучей лежали развалины рухнувшего сарайчика, она, не раздумывая, повернула налево. Какая-то неведомая сила, пожалев девушку, сбила с пути, повела ее в другую сторону. Во всем хуторе не было ни огонька, да и был бы - дорогу спрашивать не стала. Она и сама знает.

Спасибо, ноги влево понесли Марию Терезу. Пойди она вправо - и стала бы очевидцем страшного события. Судьба миловала.