Помилованные бедой

— Елизавета Николаевна с ним не спешит. К тому ж не забывай, Ваня! Сам факт, что попали в рабы, причем надолго, убивает больше, чем усталость. А ну с шести утра и до полуночи каждый день вкалывают, без выходных и праздников, в любую погоду. Еще сторож материт в каждый след. Чуть что не так, кнутом по спине погладит, от всей души, не скупясь. С дедом не поговоришь и не поспоришь. Он, кроме Елизаветы Николаевны, никого не признает.

— А Римму?

— Та во взаимоотношения с рабочими не лезет. Ее дело — бухгалтерия.

— Но узнала, где ее бывший муж?

— Понятное дело! Но свидеться не захотела. Она приехала за своими вещами в квартиру свекрови и увидела на диване и на кресле вещи чужой женщины. Посмотрела на постель. А и там следы любовных утех. Вот тут-то и оборвалось все, что связывало с Андреем, Куда делись любовь и жалость? Даже вспоминать не хочет. Работает у матери. Все время дома. Мужиков возненавидела. Не только знакомиться, смотреть не хочет. Опять же время и это вылечит. Еще немного, и стихнет боль. Все наладится у нее, придет в норму…

Через месяц Елизавета Николаевна привезла, как и обещала, свою дочь на первую проверку в больницу.

Громко постучала в дверь главврача и, не дождавшись разрешения, шагнула в кабинет, вытащила из-за спины Римму, поставила перед Бронниковым и сказала, отдышавшись:

— Здравствуй, Гаврилович! Вот, привезла к тебе на проверку свою мандавошку! Ну, она у меня уже в бабы вылупается! Уже базарить умеет! Раньше только гундела! Нынче пиздюлей навешать сумеет. Учить пришлось лично! В этой блядской жизни баба обязана уметь махаться, иначе саму втопчут. Верно, дочка? — повернулась к Римме.

Та озорно глянула на главврача, кивнула, согласившись с матерью.

— А что? Суметь за себя вломить тоже нелишне! — произнесла она с усмешкой.

— Уже приходилось? — спросил Бронников.

— Конечно! Я, ничего не зная, приехала на дачу отдохнуть, легла на солнце позагорать, а этот козел решил меня огулять. Я ему как вмазала, он в бассейн с крыши улетел кувырком. С того дня не прикипает. Я ему пообещала зубы выбить, а мать — прибавить долг. Сразу перестал оглядываться в мою сторону и про любовь забыл. Ну и я не езжу больше на дачу.

— Долго еще ему копать бассейн?

— Половина уже готова, так мама говорит.

— Помимо денег, я забираю у них квартиру. Они себе уже сыскали комнатуху на окраине, рядом со свалкой. Когда закончат бассейн, туда переберутся, подальше от наших глаз. Не видя друг друга годами, мы быстро успокоимся.

Бронников с Петуховым осмотрели, проверили Римму. Она хорошо загорела, поправилась и отдохнула. Женщина уже не выглядела усталой, анемичной, как прежде.

— Ну что, Римма? Замечаний нет. Есть только предложение! — усмехнулся Петухов.

— Какое?

— Пригласить тебя на дискотеку! — Он предусмотрительно отступил на шаг от Елизаветы Николаевны.

— Не бойсь! Не ощиплю! Знаю, никуда она не намылится еще года три. Навсегда потеряла дочка веру в мужиков. Не скоро та боль заживет у нее в душе.

Однако Иван не поверил Елизавете Николаевне. За ее спиной Римка отчаянно кокетничала с ним. А значит, просыпалась в душе весна, улыбалась жизнь бронзовым загаром на теле женщины, и голос звенел колокольчиком, забывшим горе и слезы…

А через год Римма вышла замуж…

— Нет смысла в проверках. Ей повезло. Вовремя спохватились и отсекли очаг боли. Она теперь вне опасности! — сказал Юрий Гаврилович Елизавете Николаевне на прощание.

— Спасибо! Вы оказались сильнее меня. Я не увидела, не поняла, так подсказали. Сейчас у дочки все наладилось, думаю, что навсегда. Но, Боже мой, что могло случиться, не окажись вас на пути? Мне даже предположить страшно! — закрыла женщина лицо руками. Меж пальцами искрой сверкнула слеза и исчезла где-то.

Женщины вскоре уехали. Но в памяти друг друга они остались навсегда…

В жизни врачей больницы каждый день что-то случалось. Огорчения сменялись курьезами, в палатах обоих корпусов крики и стоны обрывал смех. Иногда в коридорах воцарялась тишина. Но ненадолго. Где-то на этаже обязательно послышится хрип, потом стоны, громкие, рвущие душу, за ними звуки ударов в стены, в полы. Новый приступ, очередной. Бегут санитары, медсестра. Надо помочь человеку одолеть приступ, перенести его с наименьшими потерями.

Держат врачи новую больную. Только сегодня поступила, а уже третий припадок, что же будет с ней ночью? Справятся ли с ней два санитара и медсестра? Но вот укол сделан. Больная перестала дергаться и биться об пол. Глаза закрыты. Лишь капли пота стекают со лба на подушку.

— Лиля! Ты слышишь меня? — спрашивает Таисия Тимофеевна, но женщина не отвечает. — Спит. Наконец-то!

— Нет! Не спит! Смотрите, пальцы синеют! — указала Лидия Михайловна.

Больше часа спасали женщину. Придя в себя, она снова заметалась по койке. Когда позвали Бронникова, больной вновь стало плохо. До вечера не отошли врачи от ее постели.

Лишь ночью Лиля пришла в сознание.