Поминальная речь по хозяину Куузику

Слава Богу, что не завел я тогда со стариком разговора и на другую чрезвычайно важную тему, из-за чего, собственно, и решил написать эту поминальную речь. Вечером, неделю спустя, мы лежали на нарах, кто с закрытыми глазами, кто с открытыми, отвернувшись от свисавшей с потолка жалкой, но надоедливо яркой лампочки, в ожидании сна. Некоторым счастливчикам удавалось заснуть на удивление быстро. Другие ворочались часами. Многим это то удавалось, то нет, в зависимости бог знает от чего, в первую очередь от забот и треволнений, связанных с ходом следствия. Я засыпал и спал более или менее крепко. Одно время, между прочим, засыпая, постоянно, неделями слышал какую-то музыку. Откуда она доносилась, трудно было определить. Может, из-за бухты, от громкоговорителей в торговом порту, которые могли там висеть, как висели на половине уличных перекрестков, чтобы напоминать нам о радостях жизни. Хотя в самом порту, как я знал, их не было, музыка могла доноситься откуда-то с воли, проникая сюда через наполовину разбитые окна. Неясен был и ее жанр. Это явно была симфоническая музыка, с полным оркестром, с преобладанием струнных. Более или менее однообразные, спокойные темпы, даже известная монотонность время от времени. Местами, в высших скрипичных регистрах, умеренно проникновенная. Как проблески солнечных лучей, как ход солнца на однообразно сером облачном небе. Более точно жанр этой музыки я так и не смог определить. Точно так же, как не смог определить и автора, угадать век или узнать какую-то определенную школу. Для этого не хватало слышимости. И все же музыка была совершенно конкретной. Слишком конкретной, чтобы объявить ее музыкой сфер. Дошло до того, что временами у меня возникало ощущение, будто я чувствую эту музыку надбровной дугой справа от центральной линии лба. Недаром мне вспомнилась вычитанная когда-то в газете сенсация: какой-то нью-йоркский инженер без помощи радиоприемника вдруг стал слышать музыкальные передачи местных радиостанций.