Поминальная свеча

Меня ободрила похвала иркутского поэта Анатолия Оль- хона, посетившего училище и нашу учебную роту. Прочитав в стенгазете «Курсант» мое стихотворение «Оголтелые арийцы» с его концовкой: «Тут дорожка для них не для кросса и они без потерь не пройдут. Тут погибнет их «план Барбаросса» под истошные вопли «капут», — поэт в присутствии ротного политрука, старшего политрука Ф. И. Иванова сказал:

— Вот такой сатирой и надо бить по врагу.

Потом я еще пообщался с Ольхоном и с группой сибирских писателей на их встрече со строителями Иркутского авиационного завода вблизи реки Ушаковки, в приспособленном клубе деревянного барака. Оборудование поступало с запада, из эшелонов, с колес. Эвакуированные заводчане и местные специалисты по снегу, в предзимье, под открытым небом устанавливали станки, запускали их в работу. На вокзальной выгрузке и их доставке к месту стройки помощь оказывалась курсантами ряда военных училищ, в том числе военно — политического.

На этот раз и я находился там со своим отделением. В нем со мной было девять курсантов. Из них четверо — иркутяне: Н. Антропов, А. Протопопов, А. Пузырев, Б. Копылов. Кто ранее служил в армии, кто нет — все были «одинаково рядовые», призваны с руководящих должностей. Большинство — знакомцы Ольхона. Он их спросил:

— Командир‑то моложе вас. Не обижает?

— У нас полное взаимопонимание, — за всех ответил недавний директор пивоваренного завода А. Ф. Пузырев.

Сочувствие вызывал Константин Седых. Невысокого роста, 33–летний прозаик и поэт, стеснительно, как тяжкий крест несший свой физический недуг (деформация позвоночника), в наш разговор не вступал. В ту пору в печати публиковались первые главы его масштабного романа «Даурия». Я обратился к нему: продолжает ли он дальнейшую работу над произведением? Седых ответил:

— Продвигаюсь понемногу, материалов у меня достаточно.

С видным писателем — сибиряком Г. М. Марковым состоялось заочное общение. В то время он служил литературным консультантом военного отдела в редакции фронтовой газеты «На боевом посту». В конце января 1942 года, за месяц до окончания училища, послал на его имя в Читу одно из своих стихотворений, посвященное обобщенному образу матери — труженицы.

Вскоре получил ответ. В целом положительно оценивая стихотворение, Георгий Мокеевич сделал по нему ряд убедительных критических замечаний, свидетельствовавших, что он не толко профессионал — прозаик, но и тонкий ценитель поэзии. Не случайно в послевоенные годы он стал автором романов «Строговы», «Соль земли», «Отец и сын», «Сибирь» и других произведений, крупным общественным деятелем, лауреатом Ленинской премии, первым секретарем правления Союза писателей СССР.

Умелым наставником был для меня Г. М. Марков и в последующее время, когда я посылал ему свои материалы теперь уже в виде острых сатирических миниатюр на злобу дня. А она состояла прежде всего из шквального развенчания гитлеровских вояк и, напротив, всемерного повышения боевого духа наших солдат и офицеров.

Весь наш первый военный выпуск политруков предназначался к отправке на Запад, под Москву. Но немцы были отогнаны от столицы, обстановка там стабилизировалась. Поэтому все 500 моих однокурсников остались в распоряжении командования Забайкальского фронта, изготовившегося к отражению нападения японцев.

В звании «младший политрук», с двумя кубарями в петлицах и красными звездочками на рукавах, приступил я к исполнению обязанностей комиссара парковой батареи в 216–м гаубичном артполку АРГК, дислоцированном за станцией Борзя, на 77–м разъезде. Жилье — землянка на трех офицеров. И бесконечные служебные хлопоты. За короткий срок научился водить трактор ЧТЗ-100 — тягач к гаубице 152 мм, автомашины ЗИС-5 и полуторку, мотоцикл. Мастеровитые ребята хорошо помогали! Командование полка поощряло мое нештатное сотрудничество с газетой «На боевом посту». Из редакции от Г. М. Маркова получил коротенькое письмецо с просьбой присылать ему сатиру. Так появились в газете мои хлесткие миниатюры на врага: «У них», «Похмелье», «Разновидность скота», «В трубу».

Одной из главных своих забот считал хорошее состояние ленкомнаты, ее наглядной агитации. В ней — живительная энергетика для рядовых, сержантов и офицеров подразделения. И тут широко пользовался набатным словом известных поэтов и писателей, призывавших к защите Отечества, разгрому фашистов. Особенно нравились мне чеканные строки поэта Алексея Суркова. Их я менял на стенде регулярно. Помнится, в дни, когда гитлеровцы прорывались на Дон и к Сталинграду, в ленкомнате у нас на видном месте появились обжигающие сурковские слова:

За селом трава по колено.
Дон течет, берегами сжат.
В сладком смраде смертного тлена
Вражьи трупы лежат.

И далее — с не меньшим накалом к отмщению:

Смерть! Гони их по смертному кругу.
Жаль их тысячью острых жал!