Помиримся… у алтаря?

Джонас отвернулся, чтобы почистить коня, но Равенна заметила, как веселье исчезло из его взгляда.

– Моя мать не ездила верхом, а у Пирса были другие интересы, в которые не входило мое обучение.

– Значит, ты много времени проводил у соседки?

– Достаточно, чтобы научиться держаться в седле и ухаживать за животными.

– А разве здесь у вас не было животных?

Джонас предостерегающе посмотрел на Равенну – он не любил праздного любопытства, но в ее глазах он прочел искренний интерес.

– Мне не разрешали заводить питомца. Мама не любила животных, а Пирс… Пирс всегда был слишком занят собой, чтобы выразить свое мнение на этот счет. Ты любишь лошадей? – без перехода спросил он.

– Не знаю, – растерялась Равенна. – Я никогда не видела их так близко.

– Подойди к Гектору. Не бойся, он очень спокойный.

Равенна колебалась так долго, что он уже подумал, что она не подойдет. Он и сам не знал, почему это так важно для него. Но Равенна все же приблизилась. Джонас вытащил из кармана большой кусок сахара и положил его ей на ладонь. Почуяв угощение, Гектор осторожно лизнул ее руку. Равенна отпрянула назад, но Джонас удержал ее.

– Не отдергивай руку, он не укусит.

– Он такой большой.

Равенна отклонилась назад, прижавшись спиной к Джонасу, ее каштановые локоны щекотали его подбородок. Она пахла корицей и ванильным сахаром, а под этим ароматом ощущался манящий запах ее кожи. Он так скучал по ней, так хотел прикоснуться. Каждый день был для него пыткой.

– Хороший мальчик, – приговаривала Равенна, когда Гектор взял губами сахар из ее ладони и кивнул, словно в знак благодарности.

– Вот. – Джонас взял скребок и поставил Равенну рядом с конем. – Можешь почесать его.

– Я? Но я не знаю как.

Джонас вложил скребок в ее руку и накрыл ладонь Равенны своей рукой. Гектор пошевелился, и Равенна отшатнулась. Джонас улыбнулся и свободной рукой обхватил ее за талию.

– Не бойся, Гектор – настоящий джентльмен, – сказал он и провел щеткой по блестящему боку животного.

– Ты часто бывал у своей соседки?

– Очень. Там всегда что-то происходило.

– Я думала, здесь тоже происходило много событий. Я помню, что здесь всегда было много слуг.

– Поскольку я был сыном хозяев, меня тщательно ограждали от общения со слугами. Мои самые ранние воспоминания связаны с одиночеством. Дом всегда казался мне слишком пустым. Когда в доме бывали гости, маленькому мальчику не разрешалось присоединяться к ним.

– Звучит так, будто ты стоял на улице, заглядывая в окно.

– Не совсем, – хмыкнул он. – Я был не более одиноким, чем сотни других детей. Я помню тебя, плачущую за этими самыми конюшнями, потому что какая-то девчонка по имена Памела превратила твою жизнь в школе в настоящий ад.

– Ты это помнишь? – Рука Равенны предательски дрогнула.

– Я помню сочувствие к человеку, который был аутсайдером.

Равенна напряглась, вспомнив ту давнюю боль. Она обернулась. Джонас был так близко, что хватило бы одного крошечного шага, чтобы поцеловать его. Внезапно Джонас сделал шаг назад, и ей понадобилось какое-то мгновение, чтобы собраться с мыслями.

– Но ты был рожден для всего этого. А я – нет.

– Но ты была не одна, Равенна. У тебя есть мать, вы всегда были близки. Даже сейчас мне кажется, что она каким-то образом замешана в том, что ты оказалась здесь, – сказал Джонас. Равенна хотела возразить, но он остановил ее. Я не прошу тебя раскрыть твои секреты. Я просто говорю, что Сильвия всегда была на твоей стороне, она любит тебя.

– Конечно.

– Тогда тебе повезло куда больше, чем многим детям.

– А кто был у тебя, Джонас? – спросила Равенна. Она понимала одно: в его семье не хватало любви и тепла.

– У меня был я.

Джонас снова выглядел сильным, независимым и уверенным в себе, как тогда в Париже, когда она сочла его высокомерным и наглым. Но сейчас она понимала его гораздо лучше. Она понимала, что его стремление сделать все правильно – своего рода защитный механизм, который выработал для себя мальчик, которому отчаянно не хватало любви.

– А было ли этого достаточно?

– Каждый ребенок хочет быть в центре любящей семьи, разве нет? Но я был удачливее многих. У меня были еда и крыша над головой, я получил прекрасное образование. И у меня есть Девесон-Холл. Я всегда знал, что однажды он станет моим, и я хотел все сделать правильно.

– Правильно?

– Когда я был мальчиком, у меня было много времени, чтобы мечтать. Я внимательно изучал дом, представляя себе то, каким он будет, когда станет моим. Этот дом стал моей семьей, моей опорой.

– Так вот зачем ты затеял всю эту реконструкцию?

– Я хочу, чтобы все было сделано правильно.

– Ты хотел традиционного оформления дома, чтобы это соответствовало тому, что ты представлял себе, когда был ребенком?

– Наверное. – Он пожал плечами. – Хотя мои вкусы изменились.

Джонас выглянул из конюшни и посмотрел на дом, задумчиво потрепав по холке пса, тенью следовавшего за ним.

– Когда все будет сделано, я устрою прием. Это традиция Девесонов, которую не соблюдали уже много лет. Я хочу, чтобы ты тоже была там.

Сердце ее затрепетало от волнения, но она напомнила себе, что экономка должна контролировать прием.